— Ладно, — вздохнул Кеша и смущённо добавил: — Что это мы с вами: вы мне лечите колено, а мы с вами на «вы».

На следующий день, как и задумывали в штабе, гонщики приняли участие в мероприятиях.

Прежде всего они отправились в столовую и съели все шницеля, которые приготовила им Бронислава. Вероятно, шницеля были вкусные, потому что в Книге почётных гостей осталась такая запись:

«На всём протяжении велогонки мы ели шницеля. Мы ели их в Новгороде, Калинине и ещё в десяти городах Союза. Но таких мы ещё не ели! Спасибо, дорогой повар!»

Сначала Бронислава застеснялась, но потом сняла копию и повесила её над своей кроватью.

Затем гонщики отправились в парикмахерскую и тётка Галина их побрила и подстригла.

— Ну, — сказали Кеша и Виктор, разглядывая себя в зеркале, — мы теперь всегда будем ездить к вам стричься.

— Давайте, — сказала тётка Галина.

И тут к гостинице подали два автобуса — в один села тётя Роза, а в другой Ферапонт Григорьевич, и велогонщиков повезли осматривать наши достопримечательности.

Велогонщики потом говорили, что лучше вёл экскурсию мужчина в морской фуражке, то есть Ферапонт Григорьевич, потому что тётка Роза придерживалась исторических фактов, а Ферапонт Григорьевич, когда видел, что убедительных фактов на всё не хватает, прибавлял кое-что от себя — домысливал, как говорил он.

И многие велогонщики потом жалели, что не пересели к нему в автобус.

А после обеда Коля атаковал тренеров вопросами, как ему лучше развивать физкультурное движение в нашем городе и как ему поступить в институт физкультуры, — это вместо того, чтобы катать велогонщиков на лодке.

Они сами катались.

Кеша Сиракузов катался на лодке с Наташей, что мне особенно не понравилось. И я сказал об этом Вере:

— Много они о себе думают, эти Сиракузовы. Не успели приехать, как уже на лодке катают.

— Но это же хорошо! — сказала Вера.

— Просто завидуешь, что тебя не катают. На самом деле это плохо. Пусть Сиракузовы катают своих Сиракузовых, а уж мы без них справимся.

Едва на следующий день мы проводили Сиракузовых и Кеша обещал писать нам, Лапиным, а Виктор — Сиракузовым, и едва последний гонщик исчез с площади, а зрители успели разойтись, как с противоположной стороны послышалось вдруг тарахтенье бензиновых моторчиков, и мы даже подумали, что это кто-то отстал. На всякий случай Сиракузов-старший велел не расходиться оркестру, но тут велосипедисты приблизились, и мы увидели, что это папа и мама.

— Оркестр, туш! — сказал Сиракузов-старший.

Оркестр, составленный из милицейских работников, грянул туш, а Сиракузов-старший, приложив руку к фуражке, направился к маме и папе.

— Поздравляю вас с возвращением на родную землю, — сказал он.

— Что тут у вас происходит? — удивлённо спросил папа, слезая с велосипеда и разглядывая торжественного Сиракузова, меня, Веру и обоих Сиракузовых-младших, которые помогали Коле сматывать флажки, наконец, оркестр и толпу, которая, привлечённая музыкой, повернула было обратно, и аршинные буквы «ФИНИШ», которые началом своим упирались в ноги Сиракузова, а концом — в колёса папиного велосипеда.

— Встречаем! — сказал Сиракузов-старший.

— С оркестром? — недоверчиво спросила мама.

— А с чем же ещё? — удивился Сиракузов-старший.

Но тут папа увидел транспарант «Привет участникам многодневной велогонки», и всё ему стало понятно.

— Хотя мы тоже на велосипедах, — сказал он, — но встречают не нас. Вероятно, тех знаменитых Кешу и Виктора, о которых мы читали в газете.

— Их мы уже встретили и проводили, — махнул рукой Сиракузов-старший, — теперь встречаем вас.

Но тут к маме с двух сторон кинулись Вера и Наташа, и Сиракузову пришлось отступить на второй план.

— Ух, как вы загорели! — удивлялись Вера и Наташа.

И это было всё, что они смогли сообщить своим родителям.

Вечером мы разбирали вещи и подарки, которые они привезли. Собственно, разбирали мы с отцом, потому что Вера, тётка Роза и Наташа, получив в подарок шляпы, заперлись с мамой в другой комнате, и часа полтора оттуда доносилось одно сплошное оханье.

— Ну, раскудахтались, — сказал я и вытащил из рюкзака увесистый холщовый мешочек.