С тех пор он год за годом, не разгибая спины, «копал яму» французскому министерству финансов. Боярски понимал, что от качества работы зависит благополучие его семьи и даже его жизнь.

Это был тот редкий случай, когда без всякой подсказки или напоминания человек из кожи вон лез для того, чтобы добиться безупречного качества своей продукции.

Каждое утро жена покупала все парижские газеты и одну польскую. Она тщательно их просматривала: нет ли сообщения о появлении фальшивых франков. Но все было тихо. По вечерам усталый Боярски брал в руки «Жиче Варшавы» и читал вслух. Он потом признался, что боялся забыть родной язык. Из газеты он узнавал, как встает из руин его бывшая родина. Иногда он думал, о том, какую страшную, непоправимую ошибку совершил. И где-то в душе у него жила, втайне от жены, мысль: «Вот приду в себя, отдохну в Ницце, приоденусь, куплю кое-что ценное и поеду к себе, в родной Ченстохов. Как там мама, брат Здислав?» Но все это были мечты. Ни в какую Ниццу он не поедет — времени не будет. Он продолжал непрерывно работать, так как надо было купить дом. Жить в лачуге на окраине Парижа больше нельзя.

Три года, вплоть до середины 1952 года, «франки» Боярски полностью растворялись в огромной массе настоящих франков. Казалось, что деньги, им изготовленные, незаметно вливаются в этот многомиллионный поток и вместе с ним благополучно минуют узкие ущелья контроля в банках и других финансовых организациях.

И только 13 июня 1952 г. на стол директора национального центра по борьбе с фальшивомонетчиками легла первая фальшивая банкнота, изготовленная кустарем-одиночкой Боярски. Она была изъята экспертом из кассы национального банка и то после некоторого колебания. Все сомнения отпали только после специального исследования состава бумаги и красок. Кроме того, обнаружили, что на деньгах нет секретных меток. Но их отсутствие можно было обнаружить только при тщательном рассмотрении банкноты. И то это могли сделать лишь те немногие эксперты, которые знали о них.

По установившейся традиции факт появления фальшивых денег не разглашался. И, естественно, об этом ничего не сообщалось в прессе. Поэтому-то Боярски и заявит потом на суде: «Стоило бы им поднять шум, как я немедленно остановился бы. Но они молчали, и я решил, что никто не интересуется этим делом».

Но «они» интересовались. Однако месяц за месяцем, а затем год за годом проходили, и ничего, кроме новых фальшивых франков, в руки Бенаму не попадало. Тщетность всех усилий по поимке фальшивомонетчиков породила мнение, что действует большая, отлично организованная шайка, в составе которой не только замечательные специалисты — бумажники, химики, инженеры, полиграфисты, но и отличные конспираторы. Ибо чем же объяснить, что годами они действовали настолько скрытно, что агенты Бенаму ничего не могли сделать?

А опыт у работников центра есть и немалый. Ведь смогли же они раскрыть в 1950 году подпольный «монетный двор», выпускавший отличные «американские доллары». Их качество было настолько высокое, что даже через 20 лет (!) эти двадцатидолларовые и стодолларовые банкноты продолжали беспрепятственно циркулировать в шести европейских странах! И там были толковые конспираторы, но они успели проработать всего три года. А тут уже столько лет прошло, и не было конца этой бесплодной невидимой охоте.

Больше всего Бенаму волновал один вопрос: в каком объеме фальшивые франки поступают на рынок? В правительстве при закрытых дверях не один раз обсуждалась эта тема, и с каждым разом обсуждение принимало все более панический характер. Французские финансы оказались под угрозой.

Но Бенаму отлично понимал, что прежде, чем развалится здание французских финансов, он слетит со своего поста. И поэтому легко понять его состояние, когда потомок столяра с дворянской фамилией известил его о том, что удалось ухватиться за ниточку, которая должна привести к поимке всей шайки.

Когда в доме Боярски появилась полиция, он понял, что настал конец. Правда, и он, и его жена держались спокойно. А когда Боярски сказали, что из его дома выносят фальшивые франки, он только пожал плечами. «Ищите эти франки, господа», — как бы сказал Чеслав. Полиция начала обыск. Он был в определенной степени затруднен, так как неизвестно, кто же «печатает» эти деньги, хотя у Бенаму и его агентов накопилось много данных, говорящих о том, что именно в особняке Боярски делают фальшивые франки.

Обыск длился девять часов. Перерыли буквально весь дом, передвинули всю мебель, заглянули во все шкафы и антресоли, подняли ковры и подстилки. Ничего. Абсолютно ничего! Офицер, руководивший обыском, был бледен: дело принимало дурной оборот. Если так ничего и не найдут, не оберешься неприятностей. А Боярски вправе дать интервью корреспондентам и с возмущением рассказать о том, какие глупости делает полиция, как эти тупые стражи порядка облили грязью честного человека!

Итак, обыск заканчивался. И вот к 8 часам вечера все собрались в гостиной. Хозяин дома сидел в кресле, закрыв лицо руками. Казалось, его так измотала эта процедура, что он заснул. В гостиной царил полумрак — горел только один торшер. Офицер приказал зажечь верхний свет. Хозяин и хозяйка не шелохнулись. Тогда один из полицейских щелкнул выключателем, и комната залилась ярким светом.

Офицер оглядел своих подчиненных. Все были налицо. Можно объявлять об окончании обыска, и, конечно, придется принести извинения за причиненное беспокойство. Но он решил в последний раз поднять ковер в гостиной и вновь осмотреть пол: здесь обыск проводился в тот момент, когда начало уже темнеть, но свет зажигать было рано. Ковер подняли, и офицер вновь тщательно осмотрел пол. Прошелся туда и обратно, затем нагнулся и начал внимательно рассматривать паркет. В одном месте щель между паркетинами ему показалась шире обычной. Принесли лом. И вот перед удивленными полицейскими открылся лаз под пол, лестница в семь ступенек и довольно большое подвальное помещение. Нашли выключатель, зажгли свет, и перед радостно оживившимися полицейскими предстал подпольный «монетный двор» в прямом и переносном смысле.

Итак, за 15 лет упорной и фактически непрерывной работы Боярски изготовил на 1000000 франков хрустящих, многоцветных банкнот. За эти годы он настолько устал, что после долгих колебаний решил взять себе в помощники двух человек: своего дальнего родственника и друга. Но предупредил их: не выносить из дома банкноты до того, как они пройдут «старение». И ни в коем случае их не менять в государственном банке или сберкассе.

Но родственник был настолько рад своей столь крупной «зарплате», что сразу же помчался в банк. На этом работа «фирмы» закончилась. Чеслава отдали под суд. В начале июня 1966 года его приговорили к 20 годам тюрьмы.