«Ясно. Ему не очень хочется, чтобы я ехала в Петровку. Значит, туда и отправлюсь», — решила Галя.

Антрушев почувствовал, что эта совсем еще молодая девушка с внимательными синими глазами и рыжеватыми волосами, собранными в большой тяжелый узел, не так уж проста. «Дотошная, видать, — сделал он вывод. — С ней надо быть настороже. Но какие у нее удивительные золотые волосы! Такого теплого цвета. Любопытно, крашеные ли?»

— Я бы для начала съездила в Петровку, — Галя невинно посмотрела на Антрушева.

— Что ж, дело ваше.

«А группа там работает слабо. Чижов — лентяй. Верно, уж с весны не было никаких лекций», — подумал Антрушев. Но сказал:

— Ваше желание для нас закон. Я, правда, там давненько не был. Если работу несколько ослабили, то Чижову сделайте внушение. Парень он способный. Поедете завтра? А на сегодня у вас какие планы?

— Полудникова послушаю, — ответила Галя. — В леспромхоз наведаюсь.

— В леспромхозе актив — двадцать человек. Инженеры, техники, снабженцы…

— И снабженцы — лекторы?

— А почему бы нет? Грамотные люди! Что поручим — выполнят. А позвольте поинтересоваться, лично вы на какие темы выступаете? Хорошо бы здесь, в райцентре, прочесть лекцию.

— Моя тема — поэзия Блока, — Галя чуть-чуть смутилась, потому что перед широкой аудиторией выступала только дважды.

— Поэзия Блока? Что ж, тема нужная. Однако… как бы вам сказать… Не очень актуальная.

— А что вы считаете актуальным?

Антрушев пожал плечами, дескать, наивный вопрос! Он заговорил о Полудникове:

— Вот Полудников — молодец. На любую тему готов выступить. У него есть разработки: «Сон и сновидения», «События в Африке и крах колониальной системы», «Роль белка и каротина в повышении жирномолочности», «Влияние алкоголя на снижение производительности труда». У него большой опыт. Приезжает в колхоз или совхоз — толкует о белке и каротине, в лесопункте — о влиянии алкоголя. У него дифференцированный подход к аудитории. Он на любую тему может. Эрудит!

— Я не читаю на любую тему. Мой профиль — история литературы, теория литературы. Быть всеядным — значит быть дилетантом.

— Видите ли, мы живем на периферии, наши возможности ограничены. Лекторам приходится брать темы в зависимости от момента. Вот сейчас большой спрос на международников. Это не случайно: рушатся диктаторские режимы и монархии, народы освобождаются от гнета капитала. Продолжается мировая революция. Не так ли? А империалисты чувствуют свой близкий крах и хватаются за ядерную дубинку. Большой спрос на беседы о текущем моменте.

— Понимаю. Но момент — моментом, а у лектора должна быть привязанность в какой-то избранной теме.

— Согласен. В принципе. Так вам организовать аудиторию? Ничего, и о Блоке послушают.

— Сначала съезжу в Петровку, потом выступлю здесь. Хорошо?

— Добро! — Антрушев откинулся на спинку стула, прищурился. — Блок! Александр Александрович! «Двенадцать», «Скифы», «Незнакомка»… «Революционный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг!» — хороший был поэт. Теперь таких нету…

На ветку сирени за окном сел воробей, она закачалась, по подоконнику забегали нежные лиловые тени.

— Ну, я пойду в леспромхоз, — Галя поднялась.

Антрушев рассказал ей, куда пройти, к кому обратиться, и, когда она ушла, по телефону предупредил Михеева.

Председатель профсоюзного комитета леспромхоза Михеев, он же руководитель лекторской группы, показался Гале человеком немногословным и флегматичным. По внешности он мало был похож на интеллигента. Невысокий, широкоплечий, с прической ежиком, крепкой шеей и большими руками, он словно бы пришел в этот крошечный уютный кабинет прямо из леса, от бензомоторной пилы.

В кабинете у него все просто, но основательно: приземистый канцелярский стол, бронзовая, потускневшая от времени чернильница, сохранившаяся с тех времен, когда еще не было шариковых ручек, латунная, по-видимому выточенная токарями-ремонтниками, круглая пепельница. Под настольным стеклом — табель-календарь, в шкафу, за протертыми до блеска стеклами, несколько папок с бумагами. Единственное окно выходило на главную бойкую улицу.

Михеев неторопливо поднялся из-за стола и подал Гале, как бы бережно неся, тяжелую и жесткую ладонь.