Шахтер колупнул пальцем мерзлую землю и поднес к глазам Тымнэро:

— Видел — лед? Тает… Вот это и есть вечная мерзлота — подземный лед и холод. Вся чукотская земля сидит на этом вечном холоде.

Тымнэро взвалил на спину мешок, а второй взялся нести шахтер.

Обратно идти было трудно — вверх по уклону. Часто приходилось останавливаться и отдыхать. Шахтер, видно, любил поговорить.

— Я тебя давно примечаю — возишь зимой уголь… И чего ты ушел из тундры? Олешек, видно, не стало? А зря ты это сделал. Тут в прошлом году ваши с королем приезжали. Ходил я смотреть на него. Ничего королевского у него, прямо скажу, не было. Так, пьяный старик — и больше ничего. Зато девки хороши были… Насчет девок молодцы вы — одна другой краше! И как звать тебя знаю — Тымнэро… А меня Сергеем Кошелевым зовут. Ну, будем знакомы!

Шахтер взял руку Тымнэро в свою большую, как лопата, ладонь и крепко сжал.

Дорогой при ранних сумерках Тымнэро вспоминал раздробленную радугу на стенах подземелья и старался выговорить русские слова: вечная мерзлота, Сергей Кошелев…

Бессекерский сидел в промороженном насквозь железном складе и считал песцовые шкурки. Маловато нынче их — товара настоящего нет, нечем торговать. Осенью, краем уха подслушав, что Свенсон ввозит оружие на Чукотку, Бессекерский решил — американец не станет зря это делать, он всегда чует точно, где будет пожива.

А вот поживы нет. Ружье покупают не на год. А тем более чукчи. Купит он какой-нибудь захудалый винчестер и лелеет его, словно бабу. Вычистит, пристреляет по-своему, снимет все лишнее, по его понятию ненужное, обточит приклад по своей щеке и сошьет нарядный чехол из кожи.

Надеялся продать оружие анадырским обывателям — собирались создавать особую милицию. Но с возвращением прежних порядков надобность в этом отпала.

Теперь Бессекерский не знал, что делать с таким количеством винчестеров. Хоть вези их обратно в Сан-Франциско, где они были закуплены за большую партию чукотской пушнины.

Бессекерский расхаживал по гулкому складу, и скрип снега под его ногами отдавался эхом в раскаленных морозом металлических стенах, покрытых инеем.

Надо было уходить из склада. Бессекерский еще раз оглядел помещение. Пар от дыхания поднимался к высокому потолку и оседал на железе. Холодно… Черт знает что за земля! Большую часть года холодина, да и летом не скажешь, что жарко. А мысль о том, что под оттаявшей тундрой лед простирается на немыслимую глубину, отравляла радость от летнего тепла. Уехать бы в теплые края, где есть зеленые леса и настоящее жаркое лето. Но уезжать рано… Маловато накоплено, чтобы спокойно и беззаботно прожить оставшиеся годы. Да еще эта неудача с оружием…

Со стороны угольных копей показалась собачья упряжка.

Нарта подъезжала к береговой гряде, и Бессекерский узнал Тымнэро. Торговец внимательно смотрел, как каюр управлял собаками.

Тымнэро чувствовал спиной пристальный взгляд Бессекерского.

А торговец, проводив взглядом упряжку, направился к Треневу.

Бессекерскому открыла Милюнэ, и он не мог удержать приветливой улыбки уж больно ласкова и сердечна была эта дикарка.

Иван Архипович лежал на огромной постели и читал прошлогодние владивостокские газеты. Он медленно поднял голову навстречу гостю.

— Здравствуйте, Генрих Маркович, какими судьбами? — слабым голосом спросил Тренев.

— А вы все недужите? — подозрительно оглядывая Тренева, ответил вопросом Бессекерский.

Агриппина Зиновьевна вступилась за мужа;

— Мой Ванечка не переносит здешнего климата.

— Во время зимних холодов прямо страх берет: а вдруг больше лета не будет? — с содроганием в голосе произнес Тренев.

— Ну, уж вы скажете! — криво улыбнулся Генрих. — Як вам с серьезным разговором…

Пока собирали чайный стол и Агриппина Зиновьевна собственноручно заваривала чай в фарфоровом китайском чайнике, Бессекерский молчал. Но, отпив глоток, словно прочистив засорившееся горло, начал:

— Вы знаете, какой товар у меня на складе? Могу заверить, отличный товар, самого высшего качества! И его столько, что, будь здесь решительный человек, можно было бы вооружить не один десяток человек и держать власть…

Тренев испуганно поглядел на Бессекерского.

— Генрих Маркович, увольте, но я не могу… Здоровье неважное, климат…

— Да не об этом речь! — с ухмылкой оборвал Бессекерский. — Понимаете, Иван Архипович, оружие — это не чай, и не сахар, и даже не мануфактура. Этот товар надолго, и его не покупают каждый день. И вот я подумал — а не поехать ли самому по побережью с этим товаром? Охотнику нужно оружие. И если подойти с умом, то какой уважающий себя охотник не соблазнится и не купит новое ружье с большим запасом патронов.

— Это дельная мысль, — серьезно произнес Тренев, обрадованный тем, что его участие в этом деле ограничивается только обсуждением. — И путешествие серьезное… Как далеко собираетесь проехать?

— Если ехать, то ехать всерьез! — увлеченный своей идеей, с жаром произнес Бессекерский. — До самого Уэлена!

— Долгий путь, — заметил Тренев. — Не один месяц займет.

— До самой весны, — ответил Бессекерский. — С другой стороны, в Ново-Мариинске сейчас все замерло. Все в спячке, в вечной мерзлоте…