Шрифт:
Сборы были недолгие: казаки знали, куда снаряжаются, и заранее приготовили все. В поход пошли налегке, не обременяя себя обозами. Палий обдумал все еще до того, как Мазепа, получив указ от царя, дал согласие на совместный поход против татар. Рассчитывали на быстроту и внезапность нападения. Шли больше по холодку, утрами и вечерами, на день останавливаясь где-нибудь в балке. Лишь переправившись вброд через реку, остановились на более долгий отдых, чтоб дать лошадям и людям поднакопить силы к трудному переходу. Разместились в глубоком овраге, по дну которого протекала речка. Петляя, она выходила в степь. Здесь круто сворачивала, будто возвращалась обратно, и терялась где-то в дальних степях.
Палий сидел на склоне оврага, покусывая стебелек ракитника. С ним сидел Пашковский. Палий опасался — не рано ли вышли, ведь ногайцы, возможно, еще не выступили в поход, а тогда об Очакове нечего и думать.
Казаки на берегу рубили лозу для костров. Стреноженные кони ходили по степи и по склонам оврага, выщипывая из высоких ковылей и бородача пырей и тонконог. На горизонте то появлялись, то снова исчезали в высокой траве фигуры сторожевых казаков.
Палий сплюнул горьковатую слюну и лег навзничь на траву. Не хотелось никуда итти, так бы лежал и мечтал под однообразное посвистывание суслика.
Позвали ужинать. Уже спускаясь к речке, Палий сказал Пашковскому:
— Боязно итти на Очаков, не случилось бы беды. Однако сегодня еще посоветуемся, как вернее ударить. Эх, если б мурза вышел в поход!..
А мурза вовсе не собирался никуда выступать. Он сидел в это время на обеде, который давал в честь похода на Украину. Сам он оставался в крепости, в поход с Опитой отправлял Осман-пашу.
Мурза разлегся на софе и с наслаждением потягивал дым из кальяна. Тут же на подушках сидели и полулежали гости. Обед кончался, с низеньких, как скамейки, столов слуги убрали почти нетронутый набаб и поставили халву, изюм, ароматный густой шербет и другие сладости. В самом углу на ковре лежал Осман-паша, в синих шароварах, в пестрой тканой шелковой куртке, сверху донизу усеянной золотыми пуговицами. С наслаждением вытянув онемевшие ноги в ярко-желтых, с загнутыми носками, сафьяновых сапогах, он делал вид, будто пристально следит за игрой в шахматы. Но Осман-паша даже не видел фигур, хотя все время смотрел на доску. Только изредка бросал из-под нахмуренных бровей мимолетные злобные взгляды на мурзу. О, как отвратителен был ему мурза с его черным жиденьким чубом и такой же бородёнкой, приплюснутым носом и хитрыми узкими глазками под высоко поднятыми бровями!
Паша не мог больше смотреть, он поднялся и вышел из дивана. [10] Прошел по узкому длинному коридору и поднялся по лестнице на Соколиную башню. Посмотрел сверху на сад мурзы. В мраморном бассейне с фонтаном, обвитом густой зеленью, плавали лебеди. От высоких тополей веяло приятной прохладой.
«Он будет прохлаждаться здесь в тени и слушать песни невольниц, — подумал Осман-паша, — а когда я вернусь из похода, почти весь ясырь [11] и лучших полонянок заберет себе».
10
Диван — комната совета.
11
Ясырь — военная добыча.
Старая обида вновь закипела в сердце…
Случилось это лет двадцать назад в Бахчисарае на невольничьем базаре. После удачного набега на Кавказ базар был люден и шумен. Осман, тогда еще молодой, тоже пошел посмотреть на живой товар, послушать игру на теорбе. [12] У самых крепостных стен бурлило людское море: здесь продавались невольники и невольницы всех возрастов. Крики, свист нагаек, скрип арб, голоса дервишей — все слилось в один сплошной рев. Осман, сопровождаемый слугами, пробирался под навесы, где находился отборный товар.
12
Теорба — старинный музыкальный инструмент.
Накрашенные, натертые ароматными мастиками, сидели под навесами красивые полонянки. Осман бросал на них равнодушные взгляды и проходил дальше. Неожиданно остановился, пораженный: на него пристально глядели синие грустные глаза черкешенки. Такой красоты ему еще не приходилось видеть.
«Она будет украшением моего гарема», — сразу решил Осман.
— Сколько? — спросил у джелаба.
Купец замахал руками, выхваляя свой товар. Осман перебил его:
— Сам вижу. Сколько?
Он уже доставал деньги, когда услышал за спиной:
— И эту!
— Как? — вскипел Осман. — Она уже куплена.
Невысокий, богато одетый бек решительно махнул рукой:
— Я ее покупаю. — И, смерив Османа с ног до головы насмешливым взглядом, добавил: — Она создана для того, чтоб играть на теорбе, а не собирать в степи кизяк.
Краска залила лицо Османа, но он заметил, как угрожающе смотрят на него аскеры из свиты незнакомого бека. Позднее, когда его послали сардаром в Очаков, он узнал, что дерзкий богатый бек был ногайский мурза. Судьба привела их в один город. Осман часто видел в саду у мурзы ту черкешенку, но постепенно обида забывалась.
Но вчера…
У мурзы не было от черкешенки детей, и он решил, по старому обычаю, подарить ее кому-нибудь из подчиненных. И, словно на посмешище, подарил ее именно Осману. Мурза попросту выбросил ненужный ему хлам. Паша видел, как даже слуги фыркали в кулаки, когда он в ответ на милость мурзы произнес обычное: «Твое благоволение доставляет нам счастливую жизнь, молю за тебя аллаха…»
Паша заскрипел зубами, отгоняя назойливые воспоминания. Потом прислушался: его звали. На ступенях лестницы он встретил невольника.