О том, что в жизни белорусов, через земли которых прокатывалось столько горя и лишений, было немало нештатных, нестандартных ситуаций, свидетельствует и вот эта история, тоже рассказанная Н. С. Патоличевым. Произошла она с очень уважаемым и почитаемым в Белоруссии человеком.

В 1951 году встал вопрос о кандидатуре на пост президента Академии наук БССР. Советовались с учеными. Они просили помочь им. Несколько раз этот вопрос рассматривался на Бюро ЦК, в правительстве. Однако подходящей кандидатуры в этот момент не нашли. Бюро ЦК поручило Патоличеву обратиться за советом и помощью в ЦК ВКП(б). Николай Семенович позвонил в отдел науки, Юрию Андреевичу Жданову. Он обещал помочь и через некоторое время порекомендовал кандидатуру ленинградского ученого, белоруса по национальности, Василия Феофиловича Купревича.

В. Ф. Купревич родился в крестьянской семье. В детстве жил в Смолевичском районе Минской области. Там учился. Оттуда ушел на флот. Балтийским моряком встретил 1917-й, вместе с другими матросами штурмовал Зимний. А потом вернулся в родные Смолевичи. И вот на сходке мужики выбрали его учителем. «Теперь это кажется невероятным, – вспоминал Василий Феофилович, – но именно выбрали». Односельчане просто потребовали, чтобы грамотный моряк научил их детей читать и писать. И он учил и учился сам. Заочно окончил педагогический институт, поступил в аспирантуру, к 1941 году стал доктором наук. Годы войны провел в Ленинграде. После войны работал директором Ленинградского ботанического института.

Предложение вернуться в Белоруссию в качестве президента Академии наук он встретил с радостью, что было вполне объяснимо. Беседа с ним в ЦК Компартии Белоруссии была обстоятельной. Он произвел прекрасное впечатление – образованный, вдумчивый, спокойный человек, обладающий качествами, необходимыми для исполнения столь важной и ответственной работы. В. Ф. Купревич поехал в Ленинград готовиться к отъезду. ЦК рекомендовал его кандидатуру ученым для обсуждения на выборах президента Академии наук Белоруссии.

И вот через несколько дней пришла записка Цанавы. «По имеющимся сведениям, – говорилось в ней, – отец В. Ф. Купревича Феофил Купревич расстрелян во время войны партизанами. Кроме того, по непроверенным данным, Купревич В. Ф. является участником Кронштадтского мятежа (1921 год)».

На Патоличева это произвело ужасное впечатление. Он немедленно позвонил Ю. А. Жданову и передал ему содержание записки Цанавы.

Прошло некоторое время. Патоличев попросил Цанаву показать документ, на основании которого он сообщил факт о расстреле Ф. Купревича партизанами. Цанава принес небольшой клочок газетной бумаги, на котором было написано карандашом: «Отец Купревича В. Ф. Купревич Ф. расстрелян партизанами якобы за то, что не дал им картошки».

– Это и есть ваш документ? – спросил Патоличев.

– Да.

Впоследствии выяснилось, что один из работников аппарата Цанавы по его поручению позвонил в район, осведомился об отце Купревича. Ему кто-то сказал о расстреле, а тот записал это сообщение и передал написанное Цанаве. В письме в ЦК Цанава докладывал только первую часть фразы, а именно: «отец Купревича расстрелян партизанами», а вторую, объясняющую причину, он умышленно опустил: «Расстрелян якобы за то, что не дал партизанам картошки».

– Разве партизаны расстреливали за то, что кто-то не давал им картошки? – спрашивает Патоличев у Цанавы.

Молчит.

– Партизаны ли это были? И был ли Феофил Купревич расстрелян? Мало ли погибло белорусов в годы оккупации, в годы войны?

Молчит.

– Не проверив все тщательно, такие факты нельзя выдавать за достоверные и тем более докладывать о них в ЦК, – сказал первый секретарь. – Что касается участия самого Купревича в Кронштадтском мятеже, «по непроверенным данным», это мы проверим сами.

И проверили. Клевета легко была опровергнута. «Это окончательно убедило меня во враждебной деятельности Цанавы», – заявил впоследствии Патоличев.

Николай Семенович снова темнит. До сих пор существует правило: спецслужбы проверяют только биографические данные кандидатов на государственные должности. Окончательное решение, зачислять или не зачислять, принимают руководители организации, делавшие запрос.

Так было и в советские времена. Я тоже имел отношение к утверждению работников, входивших в номенклатуру должностей ЦК Компартии Белоруссии, а затем и ЦК КПСС, и знаю: спецслужбы никогда не навязывали своего мнения. Они только бесстрастно констатировали наличие того или иного компрометирующего факта на запрашиваемое лицо.

При наличии подобной информации старались не выдвигать таких работников, потому что это вызывало лавину возмущенных писем, которые при проверке подтверждались. В итоге дискредитировались органы власти. А они должны быть чистыми, не замаранными.

В моей практике было немало случаев, когда из «органов» приходили сведения на толковых работников, которых предполагалось выдвинуть на высокие должности. Компромат был один – близкие родственники сотрудничали с немецкими оккупантами, за что после войны были осуждены. Некоторые ушли с отступавшими фашистскими войсками на Запад. Об этом помнили даже в начале 80-х годов. Можно представить, сколько было таких случаев в конце сороковых – начале пятидесятых годов.