При первом знакомстве с абхазским языком сразу бросается в глаза забавное изобилие слов на букву «А» — амагазин, афильм, асувенир.

На эту тему даже есть анекдот: «Русский спрашивает абхаза:

— Почему у вас все слова начинаются с буквы „А“?

— Афиг его знает!»

Вообще же на такие вопросы, особенно заданные с насмешкой, абхазы здорово злятся. Объясняют: это обычные в каждом языке заимствованные слова, графика в абхазском языке на основе кириллицы, пресловутая буква «А» — сродни английскому неопределенному артиклю «а», обозначает у существительных именительный падеж единственного числа, только вот пишется слитно. А обижаются потому, что, во-первых, достали. Во-вторых, это для них больной вопрос, связанный с пережитой выкорчевкой всего абхазского. Именно поэтому при бывшей власти, построив, к примеру, торговую точку, на вывеске ляпали «амагазин», хотя есть хорошее абхазское слово — «адукьан».

История абхазского языка трагична, как и история народа:

— У нас в отряде воюют два парня-добровольца из Турции, потомки наших изгнанников-махаджиров: Хаджарат и Багры. Так Хаджарат влюбился в нашу медсестру, захотел жениться. Но надо же с ней объясниться, а в его семье за годы изгнания забыли абхазский язык, он говорит только по-турецки, только Багры абхазский знает, он при нем переводчик. А сама девочка, хоть и абхазка, местная, родного языка не знает. И вот представляешь себе этот свадебный прикол: сначала Хаджарат слова своей любви по-турецки говорит Багры. Багры идет искать другую нашу медсестру, говорит ей о влюбленном джигите по-абхазски. Та находит красавицу и уже по-русски объясняет ей, что к чему. Видно, так доходчиво объяснила, что та согласилась. И ее согласие тоже прошло по цепочке в обратном порядке. Теперь Хаджарат ради нее учит русский, а она — ради него — турецкий. Но ты не представляешь, как мне больно, что они и не собираются учить абхазский — если не ради друг друга, то хотя бы ради своих будущих детей…

Операция Госкомитета России по чрезвычайным ситуациям по доставке гуманитарной помощи в блокадный шахтерский город Ткварчели шла четыре месяца. Первый зампред ГКЧС Юрий Леонидович Воробьев говорил мне потом, что из множества проведенных операций эта запомнилась больше всех:

— Тогда мы спасли пять тысяч человек — и вы бы видели, какие это были несчастные люди! После я получил письмо от сухумской общины Церкви евангельских христиан-баптистов: «Да благословит Вас Бог, да благословит Бог Россию, всех живущих в ней, и да даст Он Вам силу и желание и впредь не оставлять нас в беде…»

Анатолий из Очамчиры, 54 года, закончил Московский инженерно-строительный институт:

— Что с моей семьей — не знаю. Сам чудом уцелел: поставили к стенке, стреляли вокруг головы, прострелили ноги. Раньше строил жилые дома, общественные здания, после войны, если выживу, будет нужна моя профессия. А сейчас приходится только разрушать. Вы этого не испытали, понять не можете…

Пицундские пацаны, превратившие сувенирный магазин на территории древнего Храма в свой детский штаб, объяснили: «А над входом мы повесим наш флаг». «Какой „ваш“ — абхазский?» — «Нет, флаг Бога — белый с красным крестом. Это нас так один солдат научил…»

Гудаутский госпиталь. Министр здравоохранения республики Отар Владимирович Осия печально изучает длиннющий список самого необходимого:

— Вот взгляни — ампула этого лекарства стоит 10 тысяч. А знаешь, сколько их нужно на курс лечения только одного раненого? Тридцать четыре…

В дверях появляется Вячеслав Абухба — теперь он работает здесь хирургом:

— У нас сейчас много коллег из всего бывшего Союза трудится. Все бесплатно — добровольцы, кто в очередном отпуске, кто «за свой счет». Из Саратова приехали Андрей Тусеев и супруги Лепихины — Наталья и Владимир, из Нальчика — Аслан Шаов, из Еревана — Артур Сепян. А вот, видите, в окне второго этажа: врачи чай пьют? Это наши сибиряки из Сургута: Михаил Отроков и Николай Васильевич Иванов, заслуженный врач РСФСР, главный хирург своего города. Хотите познакомиться?

Поднимаемся, знакомимся. Михаил наливает нам чаю.

— Вы здесь по линии Красного Креста?

— Нет, ко мне в конце июня друзья из Ткварчели приехали, я у них в доме не раз отдыхал, — рассказывает Николай Васильевич. — Страшно слушать было, что здесь творится! Не помочь — просто нельзя, мы решили ехать и правильно сделали. Уладили все вопросы с администрацией и нас отпустили без проблем. Кстати, были и еще желающие помочь.

— Нам никто не предлагал, — подхватывает Михаил, — мы добровольцы. Ведь раньше здесь люди со всего Союза здоровье поправляли: сам я на юге впервые, но, работая в Сургуте, постоянно в медицинских картах встречал названия абхазских курортных городов. И вот сейчас — как будто в знакомые места приехал…

Сибиряки оперируют в одном из самых сложных отделений — реанимации: «Время летит очень быстро, как один бесконечный день». Последнее время 90 процентов ранений — осколочные и взрывные, пулевых практически нет:

— Ребята говорят — если бы лицом к лицу, в честном бою — не так обидно. Ранения все нестандартные, тяжелые, причем, как говорится, не «образца сорок первого года». С тех пор вооружение значительно усовершенствовалось — раны большие, с поражением нескольких органов. А мы ведь вообще-то «мирные» хирурги.

— С другой стороны, — замечает Николай Иванович, — сориентировались довольно быстро. Я работаю хирургом тридцать лет, приходилось оказывать помощь и за пределами Сургута, вылетал на места крупных катастроф в Тарко-Сале, Нижневартовск. Охотников в Сибири много, так что нас ни огнестрельными, ни дробовыми, ни ножевыми ранами не удивишь. Правда, вот осколочных, действительно, не попадалось.

— Тут на днях привезли ребенка — сильно покусан собственной собакой. Наверное, состояние человеческого страдания, ожесточение — то, что мы иногда не можем выразить словами — передается даже домашним животным.