В тот вечер Шелл через информационную службу нашел номер Стинтсона и позвонил ему — якобы он журналист из «Нью-Йорктаймс», желающий разобраться в том, что написал профессор против КЕА. Стинтсон явно горел желанием обсудить эту тему и довести свою озабоченность до широкой публики. Он пригласил Шелла к себе на следующий день. Я должен был сопровождать Шелла, изображая его ассистента и фотографа.

На следующий день рано утром, когда мы ехали по Лоренс-Хилл-роуд, Шелл сказал мне:

— Я так и не позвонил Барнсу, чтобы обсудить сеанс. Понятия не имею, что ему сказать. Они ищут ответы, а это дело становится все более запутанным при нулевой отдаче.

— Ты думаешь, Гривс имеет к этому какое-то отношение?

— Сомневаюсь. Подозревая его, мы хватаемся за первого попавшегося. Но, кроме него, в настоящий момент у нас ничего нет. Да, он не вызывает симпатий и пытался вывести нас на чистую воду, к тому же входит в организацию богачей, которая, как говорит Эммет, практикует изощренный геноцид слабых, калек, нищих и чужаков. Видимо, это подтвердит и доктор Стинтсон. Но это не означает, что Гривс убил Шарлотту Барнс. Боюсь, тут мы зашли в тупик.

— Облажались, да?

— Если Барнс обзвонит своих старух и сообщит им, что мы строили из себя крутых спецов, но на самом деле ничего не стоим, это еще полбеды. Но я думаю, он нанесет удар по нашему бизнесу. Барнс, вероятно, знаком со всеми состоятельными верующими на Золотом Берегу. Возможно, нам придется переехать. Я всегда думал, что Голливуд может обернуться урожайным местом. Звезды кинематографа, похоже, будут легкой добычей.

— Я так думаю, это нам урок: не берись за бесплатную работу.

Шелл пожал плечами.

— Стратегия не из лучших, но благодаря ей мы стали богаче.

— Каким образом?

— Ты нашел Исабель, а я — Морган. Деньги — не единственный показатель благополучия.

С Шеллом явно что-то происходило. Совершенно неожиданной была не его депрессия двухтрехнедельной давности перед сеансом у Паркса, а этот его сегодняшний оптимизм. Неужели Шелл становился романтиком? Мне его нынешнее настроение казалось не менее тревожным, чем более саркастическое расположение духа до этого. Я несколько минут размышлял над этим и уже хотел изложить Шеллу свои мысли, но тут машина остановилась перед домом, который назвал Стинтсон.

Стинтсон оказался бодрым пожилым человеком. Он сидел, прямой, как кол, за кухонным столом и наливал нам кофе. В нем были какая-то энергия и шапкозакидательство, которые, откровенно говоря, показались мне утомительными. Он явно встал с первыми лучами солнца и сразу погрузился в свои непростые мысли. И тем не менее он вовсе не возражал против беседы с нами, пока разговор оставался оживленным. Когда я попросил Стинтсона попозировать для фото, он раздраженно ответил, что считает это пустой тратой времени.

— Мы хотели узнать побольше насчет КЕА, — начал Шелл свое интервью.

Я достал перо и блокнот и принялся строчить.

— Да, — ответил Стинтсон. — Я вас понимаю.

— Долго вы там работали?

— Понимаете, мистер Шелл, теперь я провожу там совсем немного времени. Я все еще являюсь, так сказать, членом, но… мой интерес с годами охладел.

— И почему?

Стинтсон поморщился.

— Я обнаружил, что мои цели противоречат целям руководителей организации. Понимаете, многие из нас, работавших там, надеялись, что наши исследования позволят найти средства для лечения наследственных болезней. Но со временем я начал понимать, что те, кто финансировал работы, намеревались лишать гражданских прав, преследовать, выступать в роли Бога, а не помогать людям. Я все еще продолжаю верить, что исследования могут дать положительный результат, но не сейчас, не в таком климате.

— Не соответствует ли все это теории Дарвина? Выживает наиболее приспособленный.

— Да. Но кто или что является наиболее приспособленным? Такой отбор — привилегия природы. В нем участвует огромное количество факторов, явных и неявных. Человек в этом не должен участвовать. Некоторые из моих коллег по КЕА привносят в дело чуть ли не религиозное рвение, и это рвение определенно субъективно. Они никогда не задумываются над тем фактом, что явления, которые кажутся им отклонением от нормы, в более широком плане могут быть следующей ступенькой эволюционной лестницы — средством выживания нашего вида.

Шелл кивнул, и я увидел, что он всерьез размышляет над словами доктора, примеривает их к своему мировоззрению, согласно которому мир разделяется на кидал и лохов, хищников и жертв.

Еще я видел, что Стинтсона начинает одолевать беспокойство, а потому коснулся руки Шелла, чтобы привлечь его внимание.

— Фотография, — сказал я.

— Ах, да. — Он вытащил фотографию, унесенную нами из дома Паркса. — Вам это знакомо, доктор? — спросил Шелл, кладя фотографию на стол, чтобы профессор мог ее рассмотреть.