«Испортите вы мне Свайку», — ворчал недовольно Николаев, а всерьёз не противился. Свайка жила в его каюте, но принадлежала всему экипажу.

Подняв узкий воротник непромокаемого плащ-пальто и низко натянув фуражку с «крабом», Николаев мерил журавлиными шагами главную палубу. Сто пятьдесят четыре метра туда, сто пятьдесят четыре — обратно. Мерил и с затаённой грустью поглядывал на берег. Свайка, не отставая, семенила рядом. Из-за высокого фальшборта она ничего не могла увидеть, но тоже гуляла со скучающим видом. Или землю чувствовала…

Всякий раз, возвращаясь из дальнего рейса на родной берег, Николаев размышлял о списании с флота. Осесть на берегу и жить, как миллионы других людей. Намерения оставались намерениями. Он и отпуска положенного не догуливал — уходил в море раньше срока. Моряк в океане мечтает о земле, на берегу страдает без океана.

«Спишусь, — думал и сейчас Николаев. — Спишусь, останусь здесь, на Дальнем Востоке. Буду на береговой станции работать или в училище каком-нибудь».

Рыжей подковой лежали в студёной воде сопки. Дальние — голые, облезлые; те, что у моря, — усеянные кирпичными и деревянными домами. Вдоль причалов тянулись навесы, пакгаузы, склады-холодильники для рыбы. Справа возвышались элеваторы. Слева, за мысом, ощетинился стрелами кранов судоремонтный завод. Над судами у причальных стенок реяли советские и иностранные флаги.

По густой морозной воде бухты плыли мелкие льдины. На них, как на плотиках, отдыхали серые чайки.

Вдали от рыболовного причала отвалил крупный океанский траулер. Николаев читал в одном из последних бюллетеней, что Дальневосточное пароходство получило несколько новых судов. Наверное, это было одно из них. Николаев облокотился о фальшборт и стал смотреть на приближающийся траулер.

Судно, конечно, новое. Формы, грузовой такелаж, антенна радиолокатора на сигнальной мачте — всё по последнему слову техники.

Траулер сопровождали лоцманский катер и стая чаек.

«Может быть, он?» — заволновался Николаев и бросил взгляд на бак, где матросы скалывали наледь. Лёшки среди них не было. Николаев опять посмотрел на траулер.

«Нет, не он. Название короткое, из одного слова».

С чувством сожаления Николаев продолжил прогулку. У надстройки встретил Лёшу.

— Новый БМРТ идёт. Видел? — с хрипотцой спросил Николаев и показал рукой в сторону траулера.

— Где? — Лёшка побледнел: «Папин пароход?»

Судно приблизилось настолько, что уже без труда читалось — КОТЛЯР.

«Вероятно, «Котляр» и «Константин Смирнов» суда одного типа».

— Папин такой же?

Николаев молча кивнул.

— Домой бы позвонить…

— Выяснится обстановка, съездим на берег, позвоним.

— Да я так… — отступился Лёшка. Получилось, что напросился. — Почему залив «Америкой» называется? Американцы его открыли?

«Очень тебя сейчас этот вопрос мучает!» — подумал Николаев и ответил:

— Русские. Судно имя такое носило, клипер «Америка».

— Смирнов! Кузовкин! — донёсся зычный голос боцмана.

Лёшка извинился и поспешил на зов. Паша успел переодеться в рабочие брюки и стёганку.

— Сетку готовить! — приказал Зозуля.

Они вытащили из тамбучины тяжёлую канатную сетку, растянули её на палубе, затем нацепили на грузовой крюк — гак по-морскому.

Лебёдкой управлял Федоровский.

— Вира! — Зозуля поднял руку. — Помалу!

Сетка зависла над палубой.

— Хорош.

Портовый катер прижался кормой к борту «Ваганова».

— Давай! — крикнул снизу Левада. Он стоял у большого штабеля ящиков, коробок, мешков, бочек.

«Неужели мы всё это съедим?» — с сомнением подумал Лёшка.

— Майнай! — скомандовал Федоровскому боцман.

Сетка взметнулась над палубой и понеслась за борт.

— Смирнов, на катер!

Лёшка полез по шатающемуся трапу вниз — помогать Леваде загружать гигантскую авоську. Через несколько минут она была на палубе.

Когда весь провиант подняли на борт, начали перетаскивать его в трюм, в кладовые. Трапы туда крутые, как пожарные лестницы.

— Осторожнее! — покрикивал Зозуля. — Шеи не сломайте.

— Тихо! Тихо-тихо! — умолял Левада. — Там же стекло!

Ящики с сухими винами и бутылями фруктового сока для тропиков без напоминания артельного несли бережно, словно младенцев.

Упарились, как в бане.

— Шабаш, — объявил Зозуля. — Сетку на место, стрелы закрепить, зачехлить лебёдку, подмести палубу — и шабаш.

Во время ужина в столовую вбежал вахтенный:

— Ветошь и паклю подвезли! На выгрузку!

Зозуля глянул на Лёшку, на Пашу. Лёшка, не ожидая словесного приказа, поднялся с кресла. Паша, сделав вид, что не понял боцмана, уткнулся в тарелку, но это его не спасло.