«Александр Зала», — растерянно отметил Даг Свенссон. Он никогда еще не слышал, что Зала — это фамилия и что ее владельца зовут Александром.

Даг пристально посмотрел на сидевшую напротив него девушку. Она взяла чашку и отпила глоток, не сводя с него взгляда, в котором совершенно не было человеческого тепла. Внезапно ему стало не по себе.

В отличие от Микаэля и остальных взрослых гостей — несмотря на то что праздничный обед был устроен по случаю ее дня рождения — Анника Джаннини пила только легкое пиво, не прикасаясь к вину и хорошо закусывая выпивку. Поэтому к половине одиннадцатого она оставалась совершенно трезвой, а поскольку старшего брата она считала в каких-то отношениях законченным балбесом, о котором следует заботиться, то благородно предложила отвезти его в Энскеде. Первоначально она собиралась подкинуть его только до остановки автобуса на Вермдовеген, на это ушло бы гораздо меньше времени, чем на поездку в город.

— Ну почему ты не обзаведешься собственным автомобилем? — жалобно спросила она, когда он застегивал ремень безопасности.

— Потому что в отличие от тебя я живу рядом с работой и хожу туда пешком, а машина мне бывает нужна примерно раз в год. Кроме того, я все равно не мог бы вести машину, потому что твой муженек угощал меня сконской водкой.

— Значит, понемногу он становится шведом. Десять лет назад он угощал бы итальянской.

Эта поездка дала им возможность поговорить по-родственному, как брат с сестрой. Если не считать ревностную тетушку с отцовской стороны и двух менее ревностных тетушек с материнской, да нескольких кузин и кузенов, и каких-то еще троюродных братьев и сестер, у них совсем не осталось близких родственников. Пока они росли, из-за трехлетней разницы в возрасте у них было мало общего, зато, став взрослыми, они очень сблизились.

Анника окончила юридический факультет, и Микаэль считал, что из них двоих она, несомненно, самая талантливая. Закончив университет, она несколько лет проработала в гражданском суде, потом состояла в помощниках у одного из наиболее знаменитых адвокатов Швеции и уж после этого открыла собственную адвокатскую контору. Анника специализировалась на семейном праве, а со временем занялась новым проектом по защите равноправия. Она отстаивала права женщин, подвергшихся насилию, написала книгу на эту тему и приобрела большую известность. Вдобавок к этому она еще активно занималась политикой на стороне социал-демократов, за что Микаэль дразнил ее, дав ей прозвище Политрук. Для себя Микаэль еще в начале своей деятельности решил, что невозможно сочетать партийность с журналистской честностью. Поэтому он старался не принимать участия в выборах, а в тех случаях, когда все же голосовал, то даже Эрике Бергер отказывался сообщать, за кого отдал свой голос.

— Как твои дела? — спросила Анника, когда они переезжали через мост Скурубро.

— Спасибо, все хорошо.

— Так что же тогда не так?

— Не так?

— Я же знаю тебя, Микке. Ты весь вечер был какой-то задумчивый.

Микаэль помолчал.

— Это сложная история. В данный момент у меня две проблемы. Одна связана с девушкой, с которой я познакомился два года тому назад, она помогала мне в связи с делом Веннерстрёма, а затем вдруг взяла и исчезла из моей жизни без всяких объяснений. Она точно испарилась, и до прошлой недели я ее ни разу даже не видел.

Микаэль рассказал сестре о нападении на улице Лундагатан.

— Ты подал заявление в полицию? — поинтересовалась Анника.

— Нет.

— Почему?

— Эта девушка живет очень скрытно. Нападению подверглась она. Так что ей и писать заявление.

Последнее, как полагал Микаэль, было крайне маловероятно и вряд ли входило в ближайшие планы Лисбет Саландер.

— Упрямая твоя голова! — сказала Анника и погладила Микаэля по щеке. — Всегда хочешь сам управляться со всеми делами. А в чем вторая проблема?

— Мы готовимся напечатать в «Миллениуме» один сюжет, который вызовет бурный отклик. Я сегодня весь вечер думал, не посоветоваться ли с тобой. В смысле, попросить о консультации как адвоката.

Анника с удивлением покосилась на брата.

— Ты хочешь проконсультироваться со мной! — воскликнула она. — Это что-то новенькое!

— Наш сюжет будет на тему канала поставки секс-рабынь и применения насилия к женщинам. Ты работаешь над этой темой и ты — адвокат. Конечно, ты не занимаешься вопросом свободы печати, но мне бы очень хотелось, чтобы ты прочла тексты до того, как мы их выпустим. Там и журнальные статьи, и книга, так что читать придется много.

Анника молча свернула на Хаммарбю-фабриксвег и, миновав Сикла-слюсс, добиралась до поворота на Энскедевеген узкими улочками, тянущимися параллельно Нюнесвеген.

— Знаешь, Микаэль, я только один раз в жизни была на тебя по-настоящему сердита.

— Не знал.

— Это было, когда против тебя подал иск Веннерстрём и тебя приговорили к трем месяцам заключения за клевету. Я так злилась на тебя, что чуть не лопнула от злости.

— Почему же? Я же сам справился.

— Ты и раньше не раз справлялся сам. Но на этот раз тебе нужен был адвокат, а ты нет чтобы обратиться ко мне! Ты предпочел отсидеть в тюрьме, и все тебя поливали грязью в печати и в суде. Ты даже не защищался! Я чуть с ума не сошла.

— Тут были особые обстоятельства. Ты бы ничего не могла поделать.

— Верно. Но я-то это поняла только год спустя, когда «Миллениум» снова поднялся на ноги и размазал Веннерстрёма по стенке! А до тех пор я была на тебя страшно обижена.

— Ты бы все равно не могла выиграть в суде это дело.

— Не в этом суть, мой умный старший брат! Я тоже понимаю, что это было безнадежное дело. Я читала приговор. Суть в том, что ты не обратился ко мне за помощью. Слушай, мол, сестренка, мне нужен адвокат. Поэтому я даже на суд не пришла.