Доди не хватились, желуди были спрятаны в надежном месте у Аси, ей пришлось открыть "желудевый секрет". Оставалось только отобрать Доди у противного Жоржа, и дело, как говорится, будет в шляпе.

— Дося, пора. Никак ты заснула, легкомысленное ты созданье!

Соня-Наоборт уже успела одеться и стояла теперь перед Досей, тряся ее за плечо. Дося вскочила, порывисто хватая со стула свою одежду.

— Не суетись, хуже будет. Вот твое платье, — командовала Соня-Наоборот. — Я понимаю, как тебе трудно сейчас, ведь сама я, пока лежала, всю руку исщипала себе, чтобы не заснуть. Синяков завтра не обобраться будет. Ну, готова? Идем!

Она взяла за руку Досю и шмыгнула вместе с нею к крайнему окошку, завешенному синей шторой.

— Только осторожнее, ради Бога. Прежде всего садись на подоконник за шторой, как только я раскрою окно. И сразу же хватай ближайший сук рябины руками. Он претолстый и выдержит не только нас с тобой, но и все наше отделение, ей-Богу! А под ногами ты сейчас же почувствуешь выступ другого сломанного сучка. Ниже есть еще один. Рядом же, налево, выступ крыши заднего кухонного крыльца. К этой крыше приставлена переносная лестница, до самого слухового окошка доходит; попадешь на нее, и дело сделано, смело спускайся вниз.

Все это было произнесено быстрым, прерывистым и чуть слышным шепотом в то время, как проворные руки Сони открывали окошко.

— Ну, вот и готово. С Богом теперь!

Досе, уже сидевшей на подоконнике за спущенной темной шторой, оставалось теперь спустить ноги за окошко и протянуть к ближайшему рябиновому суку руки.

Кругом царила полная тишина. Воспитанницы, по-видимому, уже успели заснуть, уставши за день. Кто-то громко всхрапывал. Кто-то лепетал неразборчиво во сне. Благодаря спущенной тяжелой шторе свежий ночной воздух не достигал спящих.

А луна, красиво освещавшая заоблачные вершины, лила свой волшебный свет и на старую рябину, казавшуюся теперь каким-то серебряным сказочным великаном в этих призрачных лучах месяца, и на тихий, словно зачарованный сад.

— Ни ветерка. Тихо. И светло как! День — да и только! — восторгалась Соня-Наоборот, первая соскальзывая с окошка. Уцепившись обеими руками за толстый сук рябины, она повисла на миг в воздухе и усиленно заработала ногами, ища опоры.

— Если сорвемся — не беда… Всего от земли две сажени только, а внизу куча мусора, ни за что не ушибемся, мягко! — срывалось в виде утешения с губ девочки.

А Дося в это время, забыв обо всем в мире, с восхищением смотрела в небо.

Сколько звезд! Как они искрятся, дрожат и точно смеются. А облака! Точно волшебные замки и дворцы красавицы-феи разбросаны они по далекому небу… И фантазия ее уже заработала с присущей ей горячностью. Но голос Сони-Наоборот, успевшей добраться до навеса черного крыльца и теперь благополучно достигшей приставленной к нему лестницы, прервал Досины грезы:

— Скорее же, что ты там прохлаждаешься так долго? Слезай!

И размечтавшейся было девочке оставалось только последовать примеру подруги.

И вот они обе на земле, в саду.

Калитка заперта на ключ. Но Соня-Наоборот знает отлично, как можно уйти из сада и без помощи калитки. Позади дома, в одном месте сада, два прута старой решетки давно отсутствуют. Разумеется, взрослого человека такая лазейка не пропустит, но они, две худенькие девочки, при некотором усилии протиснутся в нее несомненно.

Еще несколько минут, и они подле ограды.

Теперь остаются самые пустяки. Добежать до дубовой аллеи, сделать по ней несколько десятков шагов, и они очутятся у бартемьевской дачи.

— Какая ночь! Какая ночь! — восхищенно шепчет по дороге Дося.

— Гляди себе под ноги лучше. Чего уж там, не то редьку закопаешь. А то совсем как наша Марочка Райская: — Ах, голубое небо! Ах, горы! Ах, Иртыш! Ах да ах! Курица кудахчет, да и только. Или уж, если не можешь удержаться от восторга, любуйся здешней природой, земной. Это хоть не опасно — нос останется неразбитым. Да разве здесь менее красиво, чем там, наверху?

Соня-Наоборот говорила правду.

Тихо, не шевелясь, стояли, словно зачарованные волшебницей-ночью, кусты и деревья, казавшиеся серебряными в лунном свете. А там, в просвете их, намечалась широкая полоса реки, казавшаяся плавленой рудой, с лунной дорожкой посередине нее.

Плескалась близко у берега рыба, и какая-то ночная птица кричала в кустах, и только ее голос и нарушал тишину лунной сентябрьской ночи.

— Ага, пришли-таки! Не побоялись? Ну, честь и хвала вам. Что и говорить — храбрые девицы. Смерть люблю храбрых. Честное слово! А теперь рассказывайте, как вам удалось удрать?

Жоржик Бартемьев стоял у калитки своей дачи, держа на руках Доди.