Боже ты мой! Значит, мое отношение к Петру было привнесено, привито мне, словно ветка груши к яблоне, этим безжалостным монстром! Сначала он при помощи техники влюбил меня в Мезенцева, а потом его же за это и убил!

Но ведь тогда, выходит, можно манипулировать человеческим сознанием и человеческими потребностями как угодно!

— Но ведь это подло!

Даже сквозь мое заторможенное сознание пробилось понимание этого факта.

— Да мало ли что мы делаем подлого в этой жизни, Виолетта! — ухмыльнулся Вячеслав Михайлович.

И по его многозначительной, дьявольской ухмылке я поняла, что он и сейчас говорит мне не до конца всю правду.

— И что же вы мне еще внушили?

Не скрою, эту фразу я произнесла едва ли не с ужасом. Больше всего сейчас боялась, что он и в самом деле подтвердит, что я еще на что-то запрограммирована, «зазомбирована». Право же, мне легче было бы сейчас же принять смерть и упасть рядом с Петром, чем знать, ожидать постоянно, что рано или поздно сработает какой-то запрятанный в меня механизм.

С Петром… Но погоди-ка, ведь тогда получается, что настоящей любви к этому человеку у меня никогда и не было! Что чувство к нему у меня было привнесенное, что исходило оно от этого исчадия ада, которое сейчас сидит передо мной и усмехается.

— Так что же ты мне еще внушил, мерзавец?!

И снова он не ответил. Опять припал к бутылке. Оторвавшись от нее, заговорил уже иначе, искренне, без рисовки и снисходительного хвастовства.

— Так ты теперь поняла, Леточка, почему я тебя пригласил и посулил за твою работу такие деньги?

Он вдруг небрежно отбросил в сторону недопитую бутылку. Она ударилась о труп Игорька и покатилась по полу, проливая содержимое на пол.

— Да, Леточка, мне страшно умирать, — говорил он горячо, словно в бреду. — Умирать всегда страшно. Но мне сейчас, когда я достиг такого положения, такого могущества, когда обладаю такими деньгами, сейчас умирать куда страшнее… А потому я и себе внушил, специально подобрал подходящие кадры, как легче умереть… И я сейчас тоже уйду, застрелюсь, уйду в небытие! Не знаю, что меня там ждет. Если и в самом деле сказочки про Христа хоть в какой-то степени справедливы, меня там не ждет ничего хорошего. Да только не верю я ни во что такое. Я просто уйду, исчезну, распадусь, перестану существовать. И это прекрасно, потому что вместе со мной прекратят существование все те твари, которые множатся, поедают меня изнутри. Хоть этим я им отомщу.

Он пошарил вокруг себя, разыскивая бутылку. Не нашел. И продолжил:

— Я умру сегодня. Сейчас. А ты останешься жить. Пока, во всяком случае.

Вот оно! Значит, мне сейчас придется пережить зрелище еще одной смерти.

— Погоди, я уйду, — попыталась я подняться.

— Сиди! — сказал он негромко, но властно. — Я пока еще жив и пока еще в силах заставить тебя выполнять все то, что скажу.

Самойлов поднялся с места. Я вся сжалась, ожидая, что он сейчас подойдет ко мне.

Только теперь я подумала о его болезни. Ведь если он сейчас попытается со мной что-то сделать, мне не отбиться от него. И тогда я останусь носителем той заразы, против которой все человечество не в состоянии придумать противоядие!

Однако Шеф снова перешагнул через тело Светланы — Своей Женщины! — поднял с пола бутылку и вернулся на место. Посмотрел, осталось ли в ней еще хоть что-то. Удовлетворенный увиденным, опять обратился ко мне.

— Короче говоря, Виолетта Сергеевна, время нашего договора подходит к концу, — проговорил он. — Теперь вы видите, что никто не сможет обвинить вас ни в чем, ни в клевете, ни в том, что вы замараете мое имя. Ну а что касается других людей, то тут ваше полное право: кого хотите, того и упоминайте — мне это, признаться, все равно…

Он глядел на меня уже заметно хмельно. Но и как-то отрешенно, будто видел, познал уже нечто недоступное простым смертным. И говорил о земном с какой-то натугой, будто довыполнял какую-то миссию.

— Короче, издавай книгу, делай с моим именем что хочешь. Кстати, где деньги?

— Какие деньги? — не поняла я, о чем он говорит.

В самом деле, до денег ли тут было?

Он усмехнулся:

— Что значит «какие»? Деньги, которые тебе должен был передать мой друг Мезенцев!

Мы оба посмотрели на труп.

— Не помню…

— Поищи.

Мне было страшно подниматься и передвигаться по этой жуткой комнате. Впрочем, идти далеко не пришлось. Конверт с долларовыми бумажками лежал неподалеку, на столике.

— Очень хорошо, — удовлетворенно кивнул Самойлов. — А теперь одевайся!

Снова я уставилась на него с недоумением.

— Что вы сказали?

— Одевайся. Ну не можешь же ты идти по городу в таком виде…

Я невольно покосилась в зеркало. В самом деле: небрежно напяленный сексуальный халатик, растрепанные волосы, размазанная косметика…