Пропуская мимо себя хлынувших в подземный коридор солдат, князь прижался спиной к стене, приказал командиру батальона:

— Отправь посыльного к полковнику Анненкову с вестью, что мы в крепости. Пускай усилит свой натиск на стенах, и Чечель запляшет у нас, как сазан на сковородке. И догоняй свой батальон, а я пойду со вторым. Ты, полковник, — посмотрел он на Скоропадского, — отправишься с казаками в город за третьим батальоном, а еще лучше, если вообще откажешься от своего бредового замысла взять в плен Чечеля. Как бы хорошо ни знала твоя дивчина все потайные закоулки гетманского дворца, Чечель не глупее нее.

— Попытка — не пытка, ваше сиятельство, — ответил Скоропадский. — А вдруг повезет?

— Тогда каждый из нас преподнесет Государю свой подарок: я — Батурин, ты — Чечеля...

Скоропадский дождался, когда в подземном коридоре исчез последний гренадер, положил руку на плечо стоявшей рядом Марыси.

— Пора и нам позаботиться о своем подарке царю, как выразился по этому поводу князь. Приступай к счету.

— Приступаю. Только не отвлекай, чтобы я не сбилась со счета.

Выполнять роль проводницы оказалось намного трудней, чем быть спутницей батуринского коменданта. Тем не менее Марыся успешно справилась с этой задачей.

— Пришли, — с облегчением сказала она, приведя казачий отряд к подножию каменной лестницы, от которой начинала свое недавнее путешествие под землей с Чечелем. — Дальше я не была.

Неожиданно она ощутила, что между ней и Скоропадским находится некто ею невидимый. Марыся почувствовала на своем лице его тяжелый взгляд, ей показалось, что он внимательно вслушивается в ее слова, а в один краткий миг она даже различила контуры неясной фигуры, от которой дохнуло холодом. Кто или что это может быть? Куренной Хмара, который в свое время так перепугал ее тогдашнего спутника полковника Чечеля? Но чего ему нужно от нее? А почему от нее? Возможно, призрак запорожского куренного снова поджидает Чечеля или просто бродит по подземелью?

А если все это лишь игра воображения или следствие сильных впечатлений, обрушившихся на нее в последние дни? Но что бы ни явилось причиной ее непонятного, однако крайне неприятного состояния, лучше поскорее выбраться из-под земли и позабыть о Чечеле и его бывшем запорожце-побратиме.

— А, Иванку? Что? — спросила она, почувствовав, что Скоропадский трясет ее за плечо.

— Что с тобой? — в голосе полковника была тревога. — Побелела, дрожишь, в глазах пустота, руки как ледышки. Говорю с тобой, а ты будто меня не слышишь.

— Задумалась, Иванку, — натянуто улыбнулась Марыся, вспомнив, что примерно так, как сейчас сказал о ней Скоропадский, выглядел Чечель при встрече с привидевшимся ему покойным Хмарой. — Да и нездоровится что-то. Наверное, простыла.

— Ничего удивительного — под землей изрядная холодрыга, и вовсю гуляют сквозняки. Теперь мы вполне можем обойтись без тебя, поэтому можешь смело возвращаться на свет божий. Куренной, возьми десяток казаков и проводи пани в мою хату...

Скоропадский остановился не в русском лагере, а в граничившем с ним предместье. Часть его жителей укрылась от русских войск за стенами Батурина, и полковник облюбовал для себя один из лишившихся хозяев просторных домов.

В чистенькой, уютной горнице топилась печь, знакомый Марысе джура помог ей снять мокрую верхнюю одежду и сапожки, по ее просьбе сбросил с кровати на пол к печи пуховую перину, открыл две бутылки вина — испанского хереса и токайского. Принес поднос с жареной курицей, копченым свиным боком, поздними яблоками и грушами, медовыми ватрушками и сдобными коржами.

— Ежели что потребуется еще, покличьте меня, — сказал он, закрывая за собой дверь.

Марыся распахнула пошире дверцу печки, уселась по-турецки напротив огня, наполнила кубок токайским и выпила его крупными, жадными глотками. То ли она действительно простыла и чувствовала недомогание, то ли, надышавшись пороховых газов и пыли подземелья, очень хотела пить, но она даже не почувствовала вкуса напитка. Снова налив в кубок вина, Марыся принялась медленно цедить его сквозь зубы, и вскоре начала ощущать, как по телу разливается приятное тепло и слегка шумит в голове. Утоляя появившийся голод, она принялась за крупное румяное яблоко, заедая его ватрушками и запивая токайским из наполненного в третий раз кубка.

Дрова в печке весело потрескивали, от вина кружилась голова и двоилось в глазах, усталость исчезла, из головы улетучились воспоминания о всех неприятностях последнего времени. Отставив к печке пустую бутылку токайского, Марыся налила в кубок хереса, и когда потянулась к подносу за желтой, будто наполненной медом грушей, выпитое токайское сделало свое дело — она не смогла удержать равновесия и свалилась на перину. Рассмеявшись, Марыся осталась лежать на боку лицом к огню, лишь подложила под голову кулачок и подвинула ближе к себе поднос с вином и едой.

Не хотелось ничего делать, ни о чем думать, а лишь смотреть на пылающие поленья и улетающие в дымоход яркие искры, отпивая время от времени из кубка небольшими глотками ароматный, терпковатый на вкус напиток. Но что это — бутылка с хересом почти пуста? И полной нигде не видно? Ах да, она велела джуре распечатать лишь две бутылки. Какая недальновидность! Ничего, почти все в мире поправимо, и она прикажет ему принести еще одну. Нет, две или, еще лучше, три! Вот только еще немного понежится на мягкой перине, допьет оставшееся в бутылке вино и тут же кликнет джуру...