Пред нами русская телега,Наш пресловутый примитив,Поэтов альфа и омега,Известный пушкинский мотив.Запряжка нынче необычна.В оглобли, пятясь, входит бык.И равнодушье видно бычьеИ что к телеге он привык.Вздувая розовые ноздри,Ременным сжатые кольцом,Храпит и втягивает воздух —Не распрощается с крыльцом.И наконец вздохнет глубоко,Скосит по-конски бычий глаз,Чтоб, начиная путь далекий,В последний раз взглянуть на нас.А впереди, взамен каюра,Якут шагает налегке,Иль, подстелив оленью шкуру,Верхом он едет на быке.Ну что ж! Куда нам мчаться рысью,Какой отыскивать уют.Плетутся медленно и мысли,Но от быков не отстают.
* * *
Нет, тебе не стать весноюСинеокою, лесною,Ни за что не стать.Не припомнить то, что было,Только горько и унылоКалендарь листать.Торопить движенье сутокХриплым смехом прибауток,Грубою божбой.И среди природы спящейБыть не только настоящей,Но самой собой.
Я, как рыба, плыву по ночам,Поднимаясь в верховье ключа.С моего каменистого днаМне небес синева не видна.Я не смею и двинуться дномРазговорчивым сумрачным днемИ, засыпанный донным песком,Не могу шевельнуть плавником.Пусть пугает меня глубина.Я, пока пролетает волна,Постою, притаившись в кустах,Пережду набегающий страх.Так, течению наперерезПоднимаюсь почти до небес,Доплыву до истоков реки,До истоков моей тоски.
* * *
Изменился давно фарватер,И опасности великиБесноватой и вороватойРазливающейся реки.Я простой путевой запискойИзвещаю тебя, мечта.Небо низко, и скалы близко,И трещат от волны борта.По глубинным судить приметам,По кипению пузырьковМогут лоцманы — и поэты,Если слушаться их стихов.
* * *
Мне одежда ГулливераВсе равно не по плечу,И с судьбою АгасфераЯ встречаться не хочу.Из окошка общих спаленСквозь цветной рассветный дымЯ лицом повернут к далямИ доверюсь только им.В этом нервном потрясенье,В дрожи пальцев, рук и векЯ найду свое спасенье,Избавление навек.Это — мизерная платаЗа сокровище во льду,Острие штыка солдатаИ заветную руду.
ПЕРЕВОД С АНГЛИЙСКОГО
В староверском дому я читаю Шекспира,Толкованье улыбок, угрозы судьбе.И стиху откликается эхо ПсалтыриВ почерневшей, продымленной темной избе.Я читаю стихи нараспев, как молитвы.Дочь хозяина слушает, молча крестясьНа английские страсти, что еще не забытыИ в избе беспоповца гостят.Гонерилье осталась изба на Кубани.Незамужняя дочь разожгла камелек.Тут же сушат белье и готовится баня.На дворе леденеют туши кабаньи…Облака, как верблюды, качают горбамиНад спокойной, над датской землей.
* * *
Луна свисает, как тяжелыйОгромный золоченый плод,С ветвей моих деревьев голых,Хрустальных лиственниц — и вотМне кажется — протянешь руку,Доверясь детству лишний раз,Сорвешь луну — и кончишь муку,Которой жизнь пугает нас.
ПРОЩАНИЕ
Вечор стояла у крылечка,Одета пылью золотой,Вертела медное колечкоНад потемневшею водой.И было нужно так немного:Ударить ветру мне в лицо,Вернуть хотя бы с полдорогиНа это черное крыльцо.
УТРО
По стенке шарит желтый луч,Раздвинувший портьеры,Как будто солнце ищет ключ,Забытый ключ от двери.И ветер двери распахнет,И впустит птичье пенье,Всех перепутавшихся нотВосторг и нетерпенье.Уже, взобравшись на скамьюИль просто на подклетье,Петух, как дьякон ектенью,Заводит многолетье.И сквозь его «кукареку»,Арпеджио и трелиМне видно дымную реку,Хоть я лежу в постели.Ко мне, скользка и холодна,Едва я скину платье,Покорно кинется волнаВ горячие объятья.Но это — лишь в полубреду,Еще до пробужденья.И я купаться не пойду,Чтобы не встретились в садуНочные привиденья.А ветер покидает дом,Пересчитав посуду,Уже пронесся над прудом,Уже свистит повсюду.Перебирает воду он,Как клавиши рояля,Как будто он открыл сезонВ моем концертном зале.И нынче летом — на часахТы, верно, до рассвета,Ты молча ходишь в небесах,Подобная планете.Облокотившись на балкон,Как будто на свиданье,Протягивает лапы кленК любимому созданью.И ты стоишь, сама лучасьВ резной его оправе.Но даже дерево сейчасТебя задеть не вправе.Всю силу ревности моейИ к дереву и к ветруСвоим безмолвием залей,Своим блаженным светом.И ветер рвет твои чулкиС веревки возле дома.И, как на свадьбе, потолкиНа нас крошат солому.
