— С одеждой в подобных случаях, — пожаловался он, — самая неприятная морока. Понимаешь теперь, почему пускаться в огненную пляску разумнее дома, в интимной обстановке?

— Ага, — пошутил я, — это как в спальню или в баню.

— В кузне у Ковача испытывал сильнейшее искушение забраться в горн, — признался Звенигор. — Но было бы чудовищно неловко, если бы на мне штаны сгорели.

Жаль, что нашему хохоту даже некого было напугать. Все-таки Звен стеснялся носить шкуру героя. Я нагнулся и подобрал оплавившуюся маску.

— Я вообще не понимаю, — сказал Звенигор, посерьезнев, — как вы, люди, вообще можете говорить об этой штуке…

— О чем это ты, братишка?

— О человеколюбии в принципе. Я допускаю, что можно испытывать теплые чувства к такому славному малышу, как Арти… Но в принципе… как вас можно любить всех, скопом, вот таких? — он ткнул пальцем в сторону Ратуши.

— Это были люди? — ахнул я.

— А ты думал — черти? — устало огрызнулся мой друг. — Посдирал я с трупов эти маски: обычные, невзрачные лица с отпечатками разных пороков. Я бы даже сказал, такие без маски и показать-то стыдно. Может, в этом дело? В ничтожестве, да вот еще в трусости? Давай-ка разбросаем их по площади, чтобы бюргеры поняли: свобода пришла.

Небо серело. Как-то мой друг умудрился лишить наступающее утро щенячьего восторга победы. Барент поднялся.

— Пойду, — сказал он. — Обрадую жену, да выясню с мельником дела. Прощайте ребята. Если что надо, я живу у самого рынка, спросите, меня все знают.

— И то, — кивнул ему Звен. — Зайдем к вам перед отъездом. Мне хочется выпить… за вашего начальника стражи.

Виноторговец скрылся в лабиринте бесцветных утренних улочек.

— Интересно, — сказал Звенигор, глядя ему вслед. — Поняли они хоть что-нибудь, или в случае беды опять будут сидеть и ждать, пока придет крутой парень и возьмет грех на душу?

Ну, что тут поделаешь. Разные мы, люди.

— И я ничем не мог тебе помочь, Звен. Если бы ты знал, как мне стыдно!

Он пихнул меня плечом. А я — его.

— Ты не убийца, Арти. Ты просто этого не чувствуешь. Это подхватывает тебя на черные крылья и несет… А потом… потом уже все сделано. Я на бюргеров дико взбесился. Ведь в два счета вышибли бы эту нечисть из города… А они вон даже подстраиваться стали. Как этот чертов Бакст, или мельник. Этот еще хуже, Бакст-то попросту поддался страху. Ты был прав насчет той старой дамы: сердца благороднее, чем у нее, в этом городе нет.

Я поднялся… и замер. Жуткое подозрение заполнило всю черепную коробку, и ему там стало чертовски тесно. Меня бросило в жар, а потом в озноб.

— Звен… Хорошо, что ты о ней вспомнил. Старая дама… Как, ты думаешь, Свора нашла нас?

— Арти, я ни за что не поверю, будто она могла их навести.

— Нет, ты не понял! А если за нами следили еще до ее квартиры?

Что, если они побывали у нее? Если они там с ней что-нибудь сделали? Им же даже в Ратушу ее тащить не пришлось, из нее одним ударом дух можно вышибить. Или — сердечный приступ…

Звенигор сорвался с места и бросился бегом по улице вниз. Я — за ним, и догнал его нескоро. Нестерпимо было представлять все эти занавесочки и вышивки растоптанными на полу.

Дом стоял на месте. Не раздумывая долго, я разнес запертое парадное в щепки, мы единым духом взлетели на ее этаж и в четыре кулака загрохотали в двери ее квартиры. Долго, о как мучительно долго на весь этот гам не было никакого отклика.

— Мадам! — повторял я. — Прошу вас, отоприте… Это всего только мы, мадам!

И она отперла. На ней был ночной чепец и в высшей степени добропорядочный пеньюар.

— Я прекрасно вижу, — жестко сказала она, — что это всего лишь вы. И это не причина, чтобы вламываться ко мне в столь непристойно ранний час и с таким безобразным шумом. Неровен час…

— Да ровен теперь час, ровен! — почти закричал я. — Все! Нет больше этой дряни в вашем городе. Вы, можно считать, первая об этом узнали, мадам!

— Очень хорошо, — машинально отозвалась она, делая шаг назад, чтобы впустить нас в квартиру. — Но что скажут соседи?..

Тут она обнаружила за моим плечом расквашенное августейшее лицо, и ток ее мыслей приобрел иное направление.

— Всемилостивый боже! Это немедленно нужно продезинфицировать. Вы весь в копоти прямо поверх свежей раны…

Звен что-то лепетал насчет того, что все уже продезинфицировано в лучшем виде, но тут его голос ничего не решал: он был схвачен, скручен и замучен.

— На самом деле, — шепнул он мне потом, — мне бы на пару дней в плавильную печь, никакого следа бы не осталось. Я позволяю все это с собой проделывать только из почтения к старой леди. Арти, пока я еще жив, я беру назад свои слова насчет человечества!