Рассвет — самое удачное время для неожиданной атаки. Кажется, что все хорошо видно, но на самом деле глаза уже отвыкли от темноты и не привыкли к свету. И в этом полумраке метался по деревне советский танк.

По нему стреляли со всех сторон, но он был поистине неуловим. Снаряд попал в башню, от удара машина вздрогнула, затряслась, но по-прежнему хлестко поражала врагов.

«Давай, давай!» — кричал самому себе Семен. А Володя как будто чувствовал все, что он хочет сделать. И каждый маневр этой машины, словно слившейся с волей двух солдат, нес еще один выстрел, еще один удар… Разбитых машин стало уже около двадцати, подбитых вражеских танков — шесть, а неуловимая «тридцатьчетверка» все еще вела свою игру в прятки среди домов маленькой деревни.

И столь же стремительно, столь же неожиданно танк выскочил из всей этой сумятицы, устроенной им. И помчался в поле навстречу нашим наступающим частям.

Вслед ему понеслись снаряды, но никто не стал преследовать один танк. Фашистам было уже не до него.

Вот и один в поле воин.

Долог был наш путь к славным дням мая 1945 года, когда красное Знамя Победы поднялось над рейхстагом. Но заря победы, ее утро было помечено декабрем 1941 года, когда могучими усилиями нашей социалистической Родины, всего советского народа был развеян миф о непобедимости фашистских орд, когда бойцы армии нашей сделали первые метры, первые километры на долгом пути к Победе, на пути до Берлина.

Давно уже на борту корабля «Бастлер» не было такой тишины. Он стоял на огромном бетонном поле космопорта Сириус с выключенным двигателем, холодными дюзами. Испещренной многочисленными шрамами защитной поверхностью корпуса корабль был похож на измученного бегуна на длинные дистанции после финиша марафона. Для такого вида у космического корабля «Бастлер» были все основания, — он только что вернулся из продолжительного полета, где далеко не все шло гладко.

И вот теперь в космопорте гигантский корабль наслаждался заслуженным, хотя и временным, отдыхом. Тишина, наконец тишина. Никаких тебе тревог, никаких беспокойств, никаких затруднений, возникающих в свободном полете по крайней мере два раза в сутки. Одна тишина, тишина, и покой.

Капитан Макнаут сидел в кресле, положив ноги на письменный стол и расслабив все мышцы своего крепкого тела. Он до предела использовал тишину и покой своей каюты. Атомные двигатели были выключены, и в первый раз за много месяцев грохот машин корабля не бил капитана по голове подобно паровому молоту. Почти вся команда к. к. «Бастлер» была в увольнении, и все они, почти четыреста человек, предавались самому безудержному веселью в соседнем большом городе, залитом яркими лучами солнца. Вечером, как только первый помощник капитана Грегори вернется на борт, капитан Макнаут сам сойдет с корабля и отправится в благоухающие сумерки, чтобы насладиться плодами освещенной неоном цивилизации.

Как приятно находиться, наконец, на твердой земле! Команда получает возможность отвлечься, «выпустить лишний пар», иносказательно говоря. Что каждый делает по-своему. Никаких забот, никаких обязанностей, никаких опасностей. Безопасность и покой — награда усталым скитальцам!

Бурман, старший радиоофицер, вошел в каюту. Он был одним из шести членов экипажа, вынужденных остаться на борту корабля, и его лицо ясно показывало, что ему известно по крайней мере двадцать более приятных методов времяпрепровождения.

— Только что прибыла радиограмма, сэр, — он протянул листок бумаги с печатным текстом и остановился рядом, ожидая ответа.

Капитан Макнаут взял радиограмму, снял ноги со стола, выпрямился и, заняв приличествующее командиру корабля положение, прочитал вслух содержание:

Капитан поднял лицо, с которого мгновенно исчезли все следы удовлетворения и покоя, и громко застонал.

— Что-нибудь случилось? — спросил Бурман, чуя неладное.

Макнаут показал на стопку тонких книг у себя на столе.

— Средняя. Страница двадцать.

Бурман поспешно перелистал несколько страниц и нашел нужный параграф:

У Бурмана неожиданно пересохло в горле, и он тщетно пытался сделать глотательное движение.

— Это значит….

— Да, — подтвердил Макнаут без всякого удовольствия. — Опять как в военной школе и тому подобное. Краска и мыло, чистить и полировать. — Он придал лицу непроницаемое выражение и заговорил до тошноты официальным голосом: — Капитан, инвентаризация показала, что у вас в наличии всего семьсот девяносто девять аварийных пайков, а по штатному расписанию числится восемьсот. Запись в вахтенном журнале о недостающем пайке отсутствует. Где он? Что с ним случилось? Почему у одного из членов экипажа отсутствует пара казенных подтяжек? Вы сообщили об их исчезновении?