Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Стихотворения.
вернуться

Грейвс Роберт
Шрифт:

БОЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ

(Перевод Ю. Комова)

Любовь, вкушай от яблока, когда возможно, И в одеяньях царских шествуй, чувствуй солнце, Беспечную невинность на небесной тропке, Хотя услышишь ужас в чьем-то крике, Что носится вокруг во тьме гнетущей, Как ярость дикая иль бессловесность слепого зверя: Будь добр, не вешай носа, люби любое время года, И пульс плохой ты находи хорошим, Ты этой славы дрожь не презирай. И наслаждение лови в мгновеньи, Проходи меж мраком, тьмою — в сиянии пространства, Что узко, как могила, хотя совсем не связано с тем миром.

ЧИТАТЕЛЮ, КОТОРЫЙ СТОИТ У МЕНЯ ЗА СПИНОЙ

(Перевод И. Левидовой)

Ты, соглядатай, стоишь за спиною опять, Под руку смотришь, пытаясь слова прочитать, Жарко дышишь в плечо и затылок. И вот я строчу, обрывая теченье слов, Несколько фраз для тебя на полях стихов, Да, для тебя, гость назойливый и постылый! Все, что только возможно сказать о себе — За и против, — я сам говорю о себе. Что тебе остается, враг мой заклятый? Ко мне, от меня же, самозванным послом Являться, и путать, и лезть напролом, Держа наготове курсив и цитаты? Спесиво и льстиво — все способы тут хороши — Слишком долго играл ты частицу моей души. Судья и патрон мой, еще одну рольку припас ты: Камнем точильным хочешь мне править мозги. Баста! Есть гордость поэта. Рассыпься и сгинь! Прахом ты был и пребудешь. Баста!

ГУБАМИ ТОЛЬКО

(Перевод Л. Володарской)

Вблизи ворот садовых, под луной И в облаке медовых ароматов, Изображая верную жену, Она отвергла зов чужого мужа — Губами только, но не сердцем, нет! Не зная, что сказать, она в испуге Солгать решила, будто для детей… «Из-за детей» — она себе шептала. Но ложь есть ложь. Одна она не ходит. В своей постели ночью, как не раз уж, Жена отвергла венчаного мужа, И вновь не сердцем, а губами только. «Из-за детей», — она себе шептала, Которых и любить-то не любила.

СКАЗАТЬ И УСЛЫХАТЬ В ОТВЕТ…

(Перевод Л. Володарской)

Чего желаю я на сей земле? С тобою быть вдвоем на сей земле. Тебя целую, это чтоб сказать и услыхать в ответ… Ты больше не дитя, но как дитя Провидишь тайны, хоть ты не дитя. Так постели постель, чтоб я тебе сказал и услыхал в ответ… Обет мой на твоей руке в кольце златом, Обет твой у меня на шее в цепи золотой, Еще один разок хочу тебе сказать и раз и навсегда узнать ответ.

УМЕРШИХ ВОСКРЕШАТЬ

(Перевод И. Озеровой)

Умерших воскрешать Не колдовство — искусство. Не каждый мертвый — мертв: Подуй на уголек — Раздуешь жизни пламя. И оживет забытая беда, И зацветут засохшие надежды. Своим пером его освоив почерк, Естественно, как собственную, ставь Его автоматическую подпись. Хромай, холь он хромал, Как клялся он, клянись. Он черное носил — ходя лишь в черном, Подагрой он страдал — Страдай подагрой ты. Интимные безделицы копи — Перчатку, плащ, перо… Вокруг вещей привычных Построй привычный дом Для страшного жильца. Ему даруя жизнь, остерегайся Могильного пристанища его, Чтобы оно теперь не опустело. Завернутый в его истлевший саван, Сам место ты свободное займешь.

ЛАТНИКИ НА ГРАНИЦЕ

(Перевод И. Озеровой)

Готы, гунны, вандалы, исаурианские горцы, Римляне не по рожденью, а по случайности службы, Знаем мы все так мало (больше мы знать не хотим) О Метрополисе странном: о храмах его со свечами, Сенаторах-педерастах, облаченных в белые тоги, Спорах на ипподроме, кончающихся резней, О евнухах в пышных салонах. Здесь проходит граница, здесь наш бивак и место, Бобы для походной кухни, фураж для наших коней И тяжесть римских доспехов. Ну, хватит! Лишь тот из нас, Кто в сумасшедшей скачке, достав тетивой до уха, Вбивает тяжелые стрелы в чеканные латы персов, Пронзая насквозь доспехи, успех завершая копьем, — Лишь тот достоин почета, достоин нашей любви. Меч свой в ножны вложить властно велел Христос Святому Петру, когда стража их превзошла числом. Тогда и была дана Святому Петру возможность Словом поднять толпу, на помощь ее призвать. Петр нарушил обет и от Христа отрекся. У нас за случай такой — забрасывают камнями, А не возводят в сан… Ни веры, ни истины нет, ни святости в Церкви Петровой, А справедливости нет ни во дворце, ни в суде. Священнику все равно, что мы продолжаем дозором Посменно стоять на валу. Достаточно нам вместо бога, Чтоб на хоругви дракон от ветра распахивал пасть. Сердце империи — мы, а не этот облупленный город: Гнилому дереву жизнь продлевает только кора.

СЕЛЬСКИЙ ОСОБНЯК

(Перевод И. Озеровой)

Этот дом старинный столь известен Лепкой и великолепьем лестниц, Он высокомерьем шелковиц Унижает все дома в округе. Прежде были у него владельцы: Был отец, наследник-сын и внук. Пережив последнего из рода, Дом теперь в пожизненной аренде. Не было намека на крушенье — Ни фамильных призраков, ни крыс, И в саду фруктовые деревья Зеленели стройными рядами. Спальня с очень низким потолком В эти годы не пугала спящих. Новым поколеньям неудобства Принесли бессонницы удушье. В чопорной почтенности гостиной Старые ирландские бокалы Были вдвое ярче, отражаясь В навощенной памяти стола. Временно обоями с цветами Здесь хозяйка приручила стены, Но благочестивый реставратор Серые панели обнажил. Дети старый дом до слез любили, Были многоцветны цветники, Под защитой полога супруги Долгой ночью радовали плоть. Хлам — на чердаке, в подвале — плесень, Не играют соки в старом дубе Прочных балок: если распилить, Как живое дерево, заплачут. …Парр почтенный прожил сто пять лет (Королю он так похвастал Карлу), Когда он покаялся публично В прелюбодеянии с потомком. Умер Парр, не умер особняк, И его жильцы переливают Юность в исторические вены, Но роняет черепицу крыша. Хоть покинул дом последний в роде, Разрывая давнее заклятье, Ставят к трапезе ему прибор, И постель пустую на ночь греют. Не вернуть его к беседам праздным Над прудом с рисунком белых лилий, К ритуально-чинному застолью Генеалогических гостей. Этот дом лишь радостями детства Взрослого способен заманить, Но и в колыбели, и в могиле Он — приемыш на чужой земле. Ненависти нет у бунтаря, Радости былые не отверг он, А побег из мест не столь почтенных Не польстит тщеславию его. Он в себе несет недуг новейший: Благодарность с примесью досады, Унаследует он древний титул, Ибо некому продолжить род.

ЛЮБОВНИКИ ЗИМОЙ

(Перевод И. Левидовой)

Выгиб дерева говорит нам, Откуда сильнее ветер. Наши позы — что ты сердита И плохо нам жить на свете. Но гляди-ка: под ветром склоненные, Не назад мы качнулись — друг к другу, — И ветвями, как прежде зелеными, Гоним прочь свою вьюгу.

КОНЕЦ ПЬЕСЫ

(Перевод И. Озеровой)