Сомкнувши стеною щиты,

Мы шли, как чума, и топтали сандалиями

Земные соблазны — цветы.

49

Скрывая навеки под глыбою каменною

Поломанный стебель, мы шли,

Пока поднялась шаровидною храминою

Гробница потухшей земли.

И, мстительный подвиг достойно заканчивая,

Последнее действо творя,

Мы Пана убили — о, месть необманчивая! —

На пеплах его алтаря.

Он умер с землею. Мы шкурою козиею

Украсили бедра свои,

Почти незаметно пьянея амврозиею

Еще невкушенной любви:

То Эрос, то Эрос — мы это почувствовали —

О, радость! о, сладкий испуг! —

Покинувши ложе любви — не прокрустово ли? —

Натягивал найденный лук…

4. ЭРОС

Мы строго блюдем сокровенные заповеди —

Любовный завет:

Когда розовеет и гаснет на западе

Рубиновый свет,

Мы белыми парами всходим по очереди

На Башни Луны

И любим в святилищах девственной дочери

Немой вышины.

О, счастье вступить за черту завоеванного

Священного сна

И выпить фиал наслажденья любовного

До самого дна!

О, счастье: за ночь под серебряно-матовою

Эгидой луны

Не надо платить подневольною жатвою —

Как в царстве весны!

50

О, счастье: лишь прихотям Эроса отданные,

Мы можем — любя —

На каменном шаре, как камень бесплодные,

Сгореть для себя!

1909

21. СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ СЕКСТИНА

Он угасал в янтарно-ярком свете.

Дневное небо, солнечный виссон,

Земля в цвету, властительные сети

Земной весны — в мечтательном поэте

Не пробуждали песен. Бледный, он

Всегда был замкнут в свой любимый сон.

Когда-то близкий, невозвратный сон:

В колеблющемся сумеречном свете —

Заглохший сад, скамья, она и он.

Молчание. Предчувствия. Виссон

Поблекших трав. На ней и на поэте —

Плакучей ивы пепельные сети.

И чьи-то руки — сладостные сети —

Его влекут в любовный тихий сон.

Старинная легенда о поэте

И девушке, забывших все на свете,

Отвергнувших и пурпур и виссон!

Безмолвный сад, где лишь она и он!

Мечты, мечты!.. Как рыбарь сказки, он

Проспал улов, и разорвались сети,

И он глядит: идет ко дну виссон

Златых чешуй, и тает, тает сон

В безжалостном янтарно-ярком свете:

Проклятье дня почиет на поэте.

Увы, нельзя все время о поэте

Грустить и ждать: когда, когда же он

Поймет тебя?.. Нельзя в вечернем свете,

Сквозь тонкие, как паутина, сети

Глядеться вечно в свой заветный сон,

Где — ложе страсти, пурпур и виссон.

51

Шурши, осенний царственный виссон,

Нашептывай секстину о поэте,

Ушедшем в свой любимый давний сон,

В забытый сад, где грустно бродит он,

Больной поэт, где чуть трепещут сети

Плакучих ив, застывших в сером свете.

При свете дня и пепел, и виссон,

И сети ив, и строфы о поэте

Смешны, как он, но это — вещий сон.

1910

22. ПОСЛЕДНИЙ ФАВН

В цилиндре и пальто, он так неразговорчив,

Всегда веселый фавн… Я следую за ним

По грязным улицам, и оба мы храним

Молчание… Но вдруг — при свете газа — скорчив

Смешную рожу, он напоминает мне:

«Приятель, будь готов: последний сын Эллады

Тебе откроет мир, где древние услады

Еще не умерли, где в радостном огне

Еще цветет, цветет божественное тело!»

Я тороплю, и вот — у цели мы. Несмело

Толкаю дверь: — оркестр, столы, сигарный дым,

И в море черных спин — рубиновая пена —

Пылают женщины видений Ван-Донгена,

И бурый скачет в зал козленком молодым!

1910

52

Волчье солнце

23. ПЬЯНИТЕЛЬ РАЯ

Пьянитель рая, к легким светам

Я восхожу на мягкий луг

Уже тоскующим поэтом

Последней из моих подруг.

И, дольней песнию томимы,

Облокотясь на облака,

Фарфоровые херувимы

Во сне качаются слегка, —

И, в сновиденьях замирая,

Вдыхают заозерный мед

И голубые розы рая,

И голубь розовых высот.

А я пою и кровь, и кремни,