Пусть же того, кто украл ее,

Скоро изгложет земля!

Помню я трели красивые,

Дикие… Волей пьяна,

Не ради ваших двугривенных —

Даром играла она.

Видно, придется в разлуке нам,

Мой побратим, вековать!

Не попадешься ты в руки мне,

Не понесем мы опять

В долы, обросшие селами,

Желчь накипевших обид,

Чтобы, недавно веселые,

Плакали люди навзрыд.

284

283. СЛОВО СИРОЕ

Бросил я в гущу народную

Слово. Какое? Бездомное,

С сердцем пронзенным, взращенное

В муках, с борьбою огромною,

Слово, с чела у которого

Сорван убогий убор его!

Сирое — где это видано? —

Вдруг расцвело неожиданно.

Лоб свой украсило жемчугом,

Тело одело смарагдами

И словно небо прояснилось,

Светит высокою правдою.

Славу его созерцаю я,

Доброжелатель, с любовною

Тихой усмешкой… Какое же

Дело толпе до виновника?

Радуюсь я, что в огромное

Сердце народа вошло оно,

Жалкое слово, бездомное,

Злыми жестоко гонимое,

Слово, с чела у которого

Сорван убогий убор его.

285

ГАЛАКТИОН ТАБИДЗЕ

284. МЭРИ

Дрожь твоих ресниц я видел, Мэри.

Ты в ту ночь стояла под венцом

И, как осень за порогом двери,

Никла опечаленным лицом.

Вздрагивая, трепеща, мигая,

Вкруг горело множество огней,

Но чело твое, о дорогая,

Было свеч таинственных бледней.

Купол, стены облеклись в сверканья,

Роз струился легкий аромат,

Но, уже устав от ожиданья,

Женщины молились невпопад.

Ты клялась, не сознавая, Мэри,

Скорбь свою не в силах превозмочь,

И сегодня я уже не верю,

Вправду ль ты венчалась в эту ночь.

Кто-то, перстня растеряв каменья,

Горестно оплакивал его.

Сирый и достойный сожаленья,

День был не похож на торжество.

Торопливо вышел я из храма,

Но куда? Отяжелел мой взор.

Ветер выл на улице упрямо,

Злобный дождь хлестал меня в упор.

В бурку я закутался плотнее,

Мысль одна терзала сердце мне…

Вдруг — твой дом. Бессильно цепенея,

Тут же прислонился я к стене.

Так стоял я долго. Надо мною

Черных тополей шуршала мгла,

Шелестела сумрачной листвою,

Крыльями взлетевшего орла.

286

Но о чем шептались ветви в небе,

Нам обоим, Мэри, невдомек;

Знаю лишь: не мне сужденный жребий

Уносился с ветром, как поток.

О, скажи: навеки неужели

Радость озаренья отошла?

Все ль мои мечты отшелестели

Крыльями взлетевшего орла?

Почему на небо так глядел я,

Словно свет зари мне мог помочь?

Почему «Могильщика» запел я?

Кто мою услышал «Я и ночь»?

В сердце, чуждом людям, чуждом миру,

Частый дождь усиливал тоску,

И заплакал я, подобно Лиру,

Брошенному всеми старику.

285. «БЕЛЫЙ ПЕЛИКАН»

На Мадатов остров странный

Ворон, видно, полетит.

Ночь огнями ресторана

Плот и берег осветит.

Так и вся зима проходит,

Как виденье, как кошмар;

Так, чтоб нас развлечь, заводит

Песню пьяный сазандар.

Чтобы слышал я, как прадед,

Ржавый звук Саят-Новы,

Пусть павлинами осядет

Снег на стены и на рвы,

Колыбельной сердца рану

Исцелит Саак хромой:

Предоставь же Пиросману

Сокрушаться день-деньской.

287

Чтоб зима прошла скорее,

Как виденье, как кошмар,

Чтобы, душу песней грея,

Развлекал нас сазандар.

Сколько мы ночей бессонных

Провели, мечта моя!

Сколько непроизнесенных

Тостов предвкушаю я!

286. РУССКОМУ ПОЭТУ

Сорвалась легенда потоком, лавиной

О женщине дальней, умершей, как лебедь,

И мы, паладины надежды единой,

Познали с тобой одинаковый трепет.

Как будто в мороз, сквозь завесу тумана

Мы оба явленье одно увидали,

И вот опьянели мы, брат мой названый,

Ты — снегом своим, я — струей Цинандали.