Шрифт:
Учитель положил Егорку на скамейку, лицом вниз, велел спустить штаны и отстегал, на первый раз, впрочем, довольно милостиво. Ударяя розгой, он приговаривал:
Розга ум вострит, память возбуждает И волю злую в благу прелагает: Учит господу богу ся молити И рано в церковь на службу ходити. Целуйте розгу, бич и жезл лобызайте, Та суть безвинна, тех не проклинайте И рук, яже вам язвы налагают, Ибо не зла вам, а добра желают…После порки учитель сказал:
— Сии стихи приготовишь к завтрему. В назидание за леность.
Егорка пробормотал, застегиваясь:
— Я и сейчас могу рассказать.
— О? — удивился Федор Иванович. — Говори.
Егорка сквозь слезы забубнил:
— «Розга ум вострит; память возбуждает…»
Стихи он прочитал без единой ошибки.
— Ты что, раньше знал? — спросил учитель.
— Нет. Который сзади сидит, твердил, а я понял.
— Да ты, видать, востер! Что ж урок не выучил?
Егорка осмелел. Оказывается, с учителем можно разговаривать.
— У меня букваря не было! Вон тот отобрал…
— Ладно, иди. Тарелкин Илья, покажешь новичку буквы.
Егорка вернулся на место.
— Да, как же, держи карман шире! — злобно усмехнулся Илюшка. — Буду я тебе, дураку, показывать!..
Над Егором сжалился Трифон. Это был девятнадцатилетний парень, белобрысый и уже склонный к полноте. Степенный и хозяйственный, Трифон учился довольно хорошо, недостаток способностей восполнял усердием. Товарищи любили Бахурова — он всегда помогал в беде.
Трифон показал новичку буквы и слова. Егорка все хватал на лету. Через полчаса он отлично ответил учителю заданный урок.
Федор Иванович почесал в затылке, сдвинул парик, добродушно проворчал:
— О? Ты остропонятлив! Зря я тебя выдрал. Ну ладно, вдругорядь попадешься, тогда помилую.
Егорка возвращался домой счастливый, несмотря на порку.
«Ученье началось… Учитель знает, какой я усердный…»
Он торжественно декламировал:
— «Розга ум вострит, память возбуждает…»
До поздней ночи мать и бабушка слушали рассказ Егорки о школе. Общую радость отравляли только мысли об Илье, который неведомо где скитается, если только не сложил голову в незнаемой стороне.
На следующий день Егорка вернулся домой в одном белье, посинелый от холода.
— Родненький! — взвыла Ульяна. — Да что это с тобой? Ограбили? Какие же злодеи, чтоб им пропасть, мальчишку обидели?
— Это с… меня, бабушка, на… заставе… сняли! — стуча зубами, пожаловался Егорка.
Он забрался на теплую печку и рассказал бабушке, что случилось.
Егорка весело шагал из школы домой, повторяя в уме уроки. Учитель дал ему аспидную доску, мальчик нес ее под мышкой. У самых Мясницких ворот высокий кривой человек в засаленном кафтане схватил Егорку за руку:
— Стой! Ты кто таков есть?
— Я… Навигацкой школы ученик, — отвечал оторопевший Егорка.
— Плати пятнадцать алтын! — приказал незнакомец, смотря единственным глазом выше Егоркиной головы.
— За что, дяденька?
— За то, что его царского величества уставы нарушаешь, по улицам в неуказном платье ходишь!
Егорка испугался:
— Я завсегда по улицам ходил, да с меня николи указного платья не спра-шива-али…
— Чего ты, дурак, мелешь? — сердито проворчал кривой целовальник. [47] — Ты в школе давно?
— Второй день…
— То-то и оно! Прежде ты был простого звания мальчонка, с тебя спросу не было: хоть нагишом бегай! А теперь ты его царского величества государя Петра Алексеевича навигатор, и тебе в русском платье ходить не полагается. Плати пошлину!
47
Целовальниками назывались сборщики налогов; когда они принимали присягу, то целовали крест в том, что будут добросовестно исполнять свои обязанности.
Вокруг собралась толпа зевак. Купец с окладистой русой бородой вступился за мальчика:
— У тебя совесть есть? Эку прорву денег с паренька лупишь!
— Коли тебе его жаль, заплати за него!
Купец забормотал что-то невнятное и при общем смехе быстро пошел прочь.
— Нет, стой! — заорал целовальник. — Приблизься!
Недовольный купец вернулся:
— Я тебе зачем понадобился?
— За бороду плочено?
— Плочено.
— Кажи знак!
Купец достал из кармана нечто вроде медали с выбитой на ней надписью «Бородовой знак»: