Шрифт:
Общее мнение выразил Илья Марков:
— Соберемся всем миром и к воеводе: «Почто, мол, такие немилосердные налоги наложил?»
— Там все подати перечтем, — добавил Жегало.
— Он, воевода, горяч. Как зачнет супротив нас кричать, тут народ и озлобится, — молвил астраханец Алексей Банщиков.
— Слухи распущать будем: заместо государя престолом владеет немчин поганый, веру христианскую порушил, нас всех в люторы [80] хочет перевести, — вставил слово Степан. — Я, как был на Москве, на дворе у боярина Федора Лопухина…
80
Люторы — лютеране.
— Хватит про Лопухина! — раздраженно прервал Степана Шелудяк. — Выдумка твоя, что царем у нас немчин сидит, невместная. [81] Лучше говорить, что государя вживе нет, потому и одолели нас поборами.
— Так надежнее будет, — подтвердил Жегало.
Неожиданно подал голос упорно молчавший до сих пор Акинфий:
— Послушайте меня, люди добрые! Немалое мы дело затеяли: супротив царя и бояр Волгу и Дон поднять! Оно, конечно, давно приспело время с господами посчитаться. Да только и про другое забывать не надо. Коли задуманное нам удастся, великая будет на Руси смута.
81
Невместная — неуместная, неподходящая.
— То и надобно! — отозвался Иван Шелудяк.
— Погоди! Дай молвить!.. — продолжал Акинфий. — Всем нам ведомо, что сила шведская с самим ихним королем Карлой грозит Руси. Хочет тот Карла полонить русскую землю…
— Русская земля никому в полон не дастся! — перебил старика Шелудяк.
— А что, ежели Карла нас всех под свою руку заберет?
— Не бывать тому! — в один голос отозвались заговорщики. — Наша сила будет — все на шведов поднимемся!.. Русь в обиду не дадим!
Ночь давно уже спустилась на землю. Уходить с огорода было опасно: на дороге захватят дозоры, да и в город не попасть. Все улеглись спать между грядками, под звездным южным небом.
В воскресенье 29 июля 1705 года в астраханских церквах отслужили обедню раным-рано: попы спешили управиться с венчальными обрядами. Незадолго перед тем по городу пошел слух, что свадеб не будет семь лет и что царь приказал выдавать астраханских девок за немецких служилых людей, которых немало было в Астрахани. Чтобы избыть беду, родители выдавали своих дочерей за первых женихов, какие только подвертывались под руку.
К церкви с грохотом подкатывали свадебные поезда. Хмельные поезжане стояли в телегах, перевязанные полотенцами, пели песни и дико гоготали, перекликаясь друг с другом.
Начались пиры. Из домов слышны были песни, топот плясунов, громкий говор. Звенели кубки, вино кружило головы.
Со стен снимались пистоли, персидские клынчи, турецкие ятаганы. [82]
Из окон домов, из лачужек гремели возгласы:
— Воевода — кровопивец!
— По миру пустил!
— Бороды с мясом режет!
— Задушил поборами!..
Отовсюду громыхало:
— Воевода! Воевода!!
И, когда на город пала ночь, забили в набат на колокольнях, огромная толпа с топорами, вилами и дрекольями заполонила улицы и переулки.
82
Клынч — сабля, Ятаган — большой кривой кинжал, отточенный с одной стороны.
Ночные сторожа и караульные стрельцы бежали в страхе, не пытаясь остановить неистовый людской поток.
Раздались голоса:
— Идем Евтифеева свободить!
— Идем, идем! Надо его выручить!
— За правду пострадал!
Двери тюрьмы были выломаны, и Григорий Евтифеев занял место в первых рядах восставших.
— Теперь, братцы, к воеводе! Идем зорить [83] Ржевского!
— За все спросим ответ! Пусть рассчитывается, живодер.
Пламя факелов плясало по раскрасневшимся, возбужденным лицам, освещало пистоли, стрелецкие бердыши.
83
Зорить — разорять.
Яркое пламя вырвалось из избы лютого вымогателя поборов, подьячего Тришки Барыкина.
Толпа ревела все оглушительней. Даже те, кто раньше отсиживался в домах, теперь присоединялись к восставшим.
— К воеводе! К воеводе!
Перед Пречистенскими воротами кремля стоял наряд солдат. Бледные, трепещущие, они жались друг к другу. Капитан смело вышел вперед. Это был тот самый офицер, который месяц назад арестовал Григория Евтифеева.
— Воры вы! — взвизгнул он на всю площадь. — Не боитесь бога и великого государя!
— Нам твой государь не указ! — ответили ему из толпы.
— Прочь от ворот! — приказал капитан. — Ребята, руби! — обратился он к солдатам.
Те не двинулись с места. Сильный удар сбил офицера с ног: Григорий Евтифеев отомстил за свое тюремное сидение. Толпа ухнула, навалилась. Солдаты передались на сторону восставших.
Людская громада наводнила кремль, рассыпалась по закоулкам.
Восставшие особенно усердно искали Ржевского. Обшарили дом и подворье митрополита, воеводское поместье. Воеводу не нашли, зато казнили нескольких офицеров, русских и иноземцев, которые особенно донимали солдат и стрельцов незаконными поборами и издевательствами.