Василий Петрович, нахмурившись, вошел в комнату.

— Я книгу оставил на столе. Где она?

— На полке.

— Там закладка была.

— Я с закладкой и поставила.

Взяв с полки книгу, Талаев подсел к окну, но, видимо, ему не работалось. Он долго листал страницы, смотрел в запотевшие стекла, покашливал. Потом подошел к жене:

— Извини.

— Я не сержусь.

Вечером, получив сводку погоды, Лозинский хмуро проговорил:

— Что ж, завтра начнем сказочку про белого бычка… Вы тоже, насколько я понимаю. Так ведь, Василий Петрович?

— Нет. Мне надо еще два дня подождать. Скрытый, инкубационный период септицемии у шелкопряда — четыре дня.

Вадим Алексеевич нетерпеливо взъерошил волосы. Его осунувшееся лицо при свете лампы казалось истощенным, только глаза вызывающе блестели.

— А вы, Василий Петрович, не боитесь оказаться в положении Фауста или в роли ученого-атомника, потерявшего контроль над реакцией? Эпизоотию вы вызовете, а она перебросится на животных, на людей? А?

— Не думаю, — помолчав, сказал Талаев. — По каноническим законам микробиологии это невозможно.

— Но ведь чумой, насколько мне помнится, сначала заболевают крысы, мыши, суслики. Потом болезнь перебрасывается на человека. Или бруцеллез? Им болеет скот. А от него заражаются люди.

— Про дендролимуса могу сказать одно — не знаю…

— Что ж, по крайней мере честно.

Подходя к зарослям молодого кедрача, Василий Петрович почувствовал одышку. Удивился. Потом понял: он всю дорогу почти бежал.

Черные, обнаженные скелеты поросли стояли тихо. Кругом было мертво. Только где-то далеко в зарослях едва зеленели остатки хвои,

«Ничего не понимаю, — мелькали мысли. — Ничего не понимаю. Как же бациллюс дендролимус?..»

Он вошел на кладбище молодых кедров. Заметил одну гусеницу на ветке, вялую, едва живую. Он хотел дотянуться до нее, взять на исследование, глянул под ноги, чтобы удобнее встать, и присел от неожиданности. В густой траве под кедрами он увидел десятка трупов гусениц.

— Дохлые! Совсем дохлые! — шептал Василий Петрович.

Он обходил делянку метр за метром, и всюду были трупы гусениц. Собрав с десяток в разных местах, он положил их в пергаментные пакетики, пронумеровал и побежал к домику.

— Аннушка! Смотри — дохлые! Они дохнут! — едва открыв дверь, с порога закричал Василий Петрович.

— Если ты будешь так носиться, то после отпуска попадешь в больницу! — отчитала его жена.

— Ладно! Куда угодно! Но ты только посмотри!

Вскрыв трупы гусениц, они убедились, что смерть наступила от септицемии — гнилокровия. Бактерии дендролимуса разрушили не только кровь. Под их действием распались все внутренние органы гусеницы. Шелкопряд напоминал кожаный мешок, наполненный вонючей коричневой жидкостью.

— Замечательно, — говорил Талаев. — Прекрасная работа! А ведь это только начало. Посмотрим, что будет через три-четыре дня.

Потом он сорвал несколько веток свежего кедра, набрал гусениц, бойких, здоровых, посадил их в банку и стал кропить плазмой погибших. Но действовать так было неудобно. Василий Петрович взял пульверизатор и с силой дунул.

Пыль растворенной в воде плазмы ударила в лицо.

Талаев отшатнулся, зажмурил глаза. Рука инстинктивно потянулась к воде. Но Василий Петрович ощупью отыскал стул, сел. Он чувствовал, как подсыхает на коже влага.

«Я знаю, что болезни насекомых для человека не заразительны. Дендролимус не исключение. Не исключение? А что ты о нем знаешь? Ничего… Ровным счетом ничего, кроме того, что он вызывает смертельную и явно заразительную болезнь у гусениц сибирского шелкопряда. Поэтому надо рискнуть заболеть септицемией? Все равно рано или поздно пришлось бы проверить, заразен ли дендролимус для человека. Рано! А может быть, уже поздно?»

Василий Петрович почувствовал на плече руку жены.

— Ты что не отзываешься?

— Я?

— Минут пять зову тебя. Смотри, гусеницы расползутся.

— Сейчас. Сейчас их соберу.

— Что случилось?

— Ничего. Ровным счетом ничего… Просто я очень обрадовался, — говорил Талаев, подбирая расползшихся по столу гусениц. — Я не ожидал такого результата…

И встретил встревоженный, недоверчивый взгляд жены.

— Садись обедать, Василий.

— Чуть попозже. Еще не хочется…

— Не притворяйся. Я все видела.