Шрифт:
— Зачем? — Леха первым обрел дар речи. — Там же они!
— Плевать! Мне нужно в Медянск. Я потом вас догоню.
И тут Аню прорвало… За мгновение забылось все — и страх от того, что существо, убившее ее друзей, может быть где-то поблизости, и треволнения последних дней, и усталость, и страх за Женин рассудок. Осталась лишь обида. Чисто женская обида, не поддающаяся определению и классификации, которую могут понять лишь женщины — понять, но не выразить словами.
— Значит, ты бросаешь меня? — крикнула она ему в лицо. — Значит, отправляешь в Омск, с друзьями, а сам отправишься черт знает куда, потому что тебя на чем-то переклинило? Кто у тебя там? За кем ты едешь? Скажешь, что за родителями — не поверю! За последние два дня ты о них, кажется, и не думал! У тебя там девушка, да? Как ее зовут?
Она выплеснула из себя все, и ждала ответного выплеска эмоций. Пусть он обзовет ее дурой, пусть скажет, что всегда любил ее и только ее, и что в город собирается возвращаться именно из-за родителей.
Но Женя ответил спокойно — как, собственно, и всегда. Практически без интонаций…
— Настя.
— Ах, Настя?!!
Она залепила ему пощечину! Впервые в жизни, если не считать детских драк, когда для девочки еще не считалось зазорным побить кого-либо, а тем более мальчишку, Аня ударила кого-то. Ударила раскрытой ладонью, со всех сил, и руку тут же словно обожгло кипятком. Женя же даже не пошатнулся… Словно не ударила его по лицу, а натолкнулась на невидимую стену.
Или его лицо было каменным!
Аня расплакалась, уткнувшись в свитер обнявшей ее Даши. Сквозь слезы она услышала Лехин голос:
— Какая еще Настя? Что ты несешь?
— Просто Настя. Я обещал, что приду за ней, если случится что-то страшное. И я приду!
— А как же… как же Аня?
— Ты позаботишься о ней.
— Жень, ты рехнулся?
— Очень может быть…
Ане захотелось умереть!
Весь этот год он был рядом с ней. Она принимала как должное его ухаживания, его улыбку, его ласковые руки. Легко мирилась с множеством его недостатков — с излишней принципиальностью, порою граничащей с глупостью, с упрямством, с равнодушием, которое порою казалось ей напускным, а порою и настоящим. Мирилась, говоря себе: «Мы просто пара»… Никаких обязательств, никаких оков. Свободная любовь…
Вспомнила свои мысли, пришедшие в голову всего шесть дней назад, теперь кажущиеся вечностью — «Поеду хоть на край света, если он будет рядом. Но не „для того, чтобы быть рядом с ним“… Просто „Если он будет рядом“»…
Сейчас она готова была поехать с ним в Медянск, навстречу неизвестности, навстречу этим зубастым детям с красноватой кожей, навстречу FV. Только чтобы быть рядом с ним.
Даша, вдруг, отстранилась, и Аня почувствовала у себя на плечах Женины руки. Он легонько встряхнул ее, заставив поднять на него взгляд.
— Это не любовь, — тихо, так что его слова слышала одна лишь Аня, сказал он. — Ты просто боишься. Боишься что-то менять. Боишься отпускать меня. А ведь я вернусь!
Она больше не пугалась и не удивлялась. Да, Женя читает ее мысли. Ну и что? В мире, в котором Марина могла родить маленькое краснокожее чудовище, это нормально.
— Ты не вернешься! — ответила она, и ее сердце сжалось в маленький трепыхающийся комочек. Стало страшно! Страшно, как никогда в жизни! Как ей не было страшно даже в тот момент, когда Женя посмотрел на нее чужими глазами, и кто-то стал резать ее изнутри, не давая пошевелиться.
Пришел на ум приснившийся в понедельник сон о выпавших ночью зубах. Выпавший зуб — к покойнику. Выпавшие зубы — к покойникам. К концу жизни! К концу ее жизни! К гибели всего, что она любила.
И когда за открытым окном раздался приглушенный расстоянием рев моторов, Аня, в отличие от остальных, даже не повернула в ту сторону головы. Она знала, кто едет в одной из этих машин. Старуха с длинными когтями! И на этот раз она не ошибется дверью! На этот раз она едет именно к ней!
Бежать? Прятаться? Чтобы вместо нее снова умер кто-то дугой? Нет уж, довольно! Она встретит Смерть, глядя прямо ей в глаза. Смерть заслужила это, ведь она так долго охотилась за ней, и почему-то не могла поймать.
Женя
У него не было ни малейшего желания говорить. Отвечать на вопросы, решать что-то за них — за друзей, таких родных, таких близких, но таких беспомощных и глупых. Ему хотелось лишь лежать, забывшись, отключившись от внешнего мира, и слушать. Впитывать то, что говорила ему Настя.
Это не было разговором в прямом смысле слова. Это не было чтением мыслей, как тогда, в автобусе, когда он слышал мысленно произнесенные ей слова. Сейчас, через разделявшее их расстояние, да через неведомые силовые поля, блокирующие всякую связь, это было как… Как стоять на лугу, принюхиваясь к приносимым легким ветерком запахам. Вот до его сознания долетела толика страха, вот примчалось немного одиночества, а вот в эти ароматы вкралось запустение, царившее в Медянске.
Поэтому он и не участвовал в разговорах. Настя говорила с ним, навевала какие-то мысли, и звала… Звала на помощь. Ни разу она не упомянула о его обещании, ни разу не попросила приехать и забрать ее из этого ада, из которого она не могла выбраться одна. Она просто слала и слава в сторону «Дзержинского» ветерок своих мыслей, адресованных ему…
Ее родители погибли. Деталей Женя не уловил, знал лишь, что это сделали не пришельцы. Несчастный случай — последствия FV с его потерей сознания? Или они просто оказались более восприимчивыми к волнам, основной задачей которых была перестройка организма нерожденных детей, но которые имели и побочное действие — изменяли психику людей?