Призрак в облике окровавленного младенца — Макбету:

И смерть является им в облике дитяти.

Во время последней битвы Макдуф в ответ на похвальбу Макбета о собственной неуязвимости кричит:

Годы Дона Азередо идут вспять, ибо он сам — смерть, и явившись поначалу мальчиком семи лет, он предстает в конце концов младенцем. Годы Макдуфа идут обыкновенным порядком, поскольку Макдуф, НЕКОГДА бывший тем самым окровавленным, вырезанным из утробы матери — видимо, умершей, — младенцем, теперь выполняет роль посланника смерти.

И наконец подруги Афанасия и Макбета — Витача Милут и леди Макбет. Отношения их с возлюбленными проникнуты глубокой нежностью. Обе состояли некогда в другом браке и имели детей; но брак Витачи с Афанасием и брак леди Макбет с Макбетом — бездетны. Обе женщины гибнут первыми, как бы открывая смерти доступ к мужчине. Пока Витача жива и находится рядом с Афанасием (в женской версии романа героиня не гибнет, а идет на все четыре стороны), Разину ничего не грозит, он защищен любовью Витачи. Надлом, путь вниз, в ад начинается с одиночества. Посланец дьявола посещает сперва женщину — и после этого, лишив Афанасия разина последнего и наиболее надежного прикрытия, уничтожает его самого.

Удивительно тонко понимает свою обреченность после гибели жены Макбет. Резким контрастом выглядит вполне естественная, человеческая реакция Макдуфа на известие о смерти жены и детей:

Макбет, узнав о смерти жены — преданной и очень любящей его подруги — произносит задумчиво:

Нужно ли говорить о том, что между исчезновением/гибелью Витачи и исчезновением/гибелью Афанасия Разира пролегает точно такое же измеряемое страницами расстояние, что и между смертью леди Макбет и смертью ее мужа.

Итак, в реализации структуры «дьявол, подруга и смерть» Уильям Шекспир в «Макбете» следует Милораду Павичу в «Пейзаже, нарисованном чаем», не отступая ни в одном из принципиальных пунктов.

Иную павичевскую вещь использует Шекспир в «Гамлете», исследуя облик смерти своего героя. Здесь можно ссылаться на «Вечность и еще один день» и на «Хазарский словарь» — в данном случае речь идет о сюжете «Петкутин и Калина».

Сильный волевой отец — у Павича это Аврам Бранкович, у Шекспира Гамлет-старший — создает/рождает сына, достойного всяческих похвал. Петкутин «волшебно красив» в своем «роскошном наряде стиля барокко» и очень образован. Гамлет же, по словам Офелии, «чекан изящества, зерцало вкуса». И Петкутин, и Гамлет испытывают сильную зависимость от отца. Оба героя решаются на опасные игрища со смертью. Не без влияния отца Петкутин пытается обмануть мертвых. Следуя влиянию призрака, Гамлет играет в смерть отца с актерами и открывает череду убийств, пронзив шпагой Полония. А еще он разговаривает с черепом шута, ловко подставляет под казнь вместо себя своих дружков Гильденстерна с Розенкранцем… Гамлет именно играет со смертью — как дразнит ее и Петкутин.

Оба героя втягивают в свою опасную игру возлюбленных — нежных, преданных, созданных для любви. И обе героини — и Калина и Офелия — гибнут первыми, оказавшись жертвами той смерти, которую избрали для себя их возлюбленные. Офелия сходит с ума (Гамлет играет в сумасшедшего) и тонет. Калину разрывают на части духи мертвых.

И обе уже погибшие героини увлекают за собой в небытие своих возлюбленных. Знаменательна смерть Гамлета от руки Лаэрта. Гамлет, сумевший избежать множества ловушек, фактически позвляет себя убить. Может быть, прежде Гамлет уворачивался от убийц лишь потому, что это были, с его точки зрения, НЕ ТЕ убийцы? Лаэрт же — брат Офелии, та же плоть, та же кровь. От Офелии он согласен принять смерть. Петкутина же разрывает на части призрак Калины.

Есть и еще одна рифма, связывающая Петкутина и Гамлета.

«Основное блюдо» в пьесе «Вечность и еще один день», диалог между двумя каменотесами: