Шрифт:
Недоумевающий Апраксин развернул лист. Как в тумане вчитывался он в полученное известие. «Возвратить туркам Азов, уничтожить крепости в Таганроге, Каменном затоне, Самаре, уничтожить все корабли флота…»
Подняв голову, смотрел пустым взором мимо улыбающегося капудан-паши. «Што стряслось-то? Одним махом все труды насмарку? Ножом по живому телу! Кровушки-то сколько пролито, живота положено!» Протянул фирман турку.
— Мне не ведомо сие. Покуда от государя приказ не поступит, действий никаких предпринимать не стану. — Кивнул головой, разговор, мол, окончен.
Согнав улыбку, так же ловко подхватив полы халата, капудан-паша быстро спустился по трапу, явно недовольный приемом.
Глядя вслед удаляющейся шлюпке, Апраксин вдруг подумал о Петре: «Воевал бы у моря, как Доси-фей завещал. А то ринулся очертя голову в омут. — Запершило в горле, закашлялся. — А ежели сие все правда?..»
На этот раз обыкновенно осторожный царь промахнулся, забыв поговорку: «Не ставь неприятеля овцою, ставь его волком».
Битва с турками в излучине Прута могла бы привести и к успеху русских войск. Но, не зная всех сил неприятеля и опасаясь разгрома, Петр боялся рисковать. К тому же он больше прислушивался к Шафирову и Екатерине Алексеевне, чем к генералам.
По мирному договору царское войско покинуло место битвы с оружием, развернутыми знаменами. Под грохот барабанов… Как и водится у азиатов, турки взяли заложников: Шафирова и сына фельдмаршала, генерала Шереметева, чтобы заставить царя до конца выполнить обязательства. Царь, покинув армию, отправился с женой в Варшаву, а Апраксину послал весточку, где изливал душу: «Хотя я николи б хотел к вам писать о такой материи, а которой принужден ныне есмь, однако ж, понеже так воля Божия благословила и грехи христианские не допустили… и тако тот смертный пир сим окончился, которое хотя и не без печали есть, лишиться сих мест, где столько труда и убытков положено, но однако ж чаю сим лишением другой стороне великое подкрепление, которое несравнительною прибылью нам есть».
Письмо несколько успокоило душу: Петр, сглаживая свои промашки, старался приглушить их конкретным делом, вселить надежду в Апраксина.
— Мудро государь рассуждает, — сказал тот Крюй-су, — теперича у нас единая забота, шведа побить до конца, флот Балтийский крепить. Давай-ка, вице-адмирал, поторапливайся, уводи кораблики, которые можно, да поезжай на эскадру в Петербург.
С болью в сердце уничтожали они корабли — разбирали, сжигали, некоторые ценные, как «Предистина-ция», «Ласточка», продавали туркам за десятки тысяч червонцев.
Добротные галеры Крюйс повел по Дону в Черкассы.
После нового года Апраксин передал туркам Азов, спустя месяц взорвал крепость Таганрог.
Так прискорбно для России завершилось второе взятие Азова, ключевой крепости к южным морям…
Не в пример этому невезению на Севере молодой флот России одержал верх над шведским флотом, имевшим вековые традиции. Победы Балтийского флота при Гангуте и у Гренгама были решающим вкладом в успешный исход многолетней войны с заморским противником.
Адмирал Петр Романов не почивал на лаврах, предпринял Персидский поход. Россия стала господствующей державой на Каспии. В ту же пору готовил Петр I экспедицию на Мадагаскар, снаряжал вояж на Тихий океан «обыскивать берегов американских».
И все эти годы единственного в истории русского императора-флотоводца не покидала дума о возвращении Азова и выходе на берега Черного моря…
* * *
Менялись владельцы российского трона, но никого из них и в мыслях не заботили интересы державы.
Десять лет спустя, в царствование Анны Иоаннов-ны, первый кабинет-министр, протеже Петра Великого, обрусевший вестфалец Андрей Остерман как-никак, а не позабыл прошлые обиды на турок. Еще во времена короткого царствования малолетнего Петра II, после кончины Федора Апраксина, он стал заведовать морскими делами. Помогало прежнее его состояние при особе вице-адмирала Крюйса, который, собственно, и вызвал Остермана из далекой Вестфалии в Россию. Остерман председательствовал в «Воинской комиссии для рассмотрения и приведения в добрый и надлежащий порядок флота, адмиралтейств и всего, что к тому принадлежит».
Утихомирив польскую шляхту на севере, Остерман решил испытать фортуну на южных берегах. Благо, он получил обнадеживающее донесение из Константинополя от посланника Алексея Вешнякова. «Страх перед турками держится одним преданием. Теперь турки совершенно другие, чем были прежде. Все как будто предчувствуют конец своей беззаконной власти, и да сподобит всевышний Ваше Величество ее искоренить». Зачитав вести от Вешнякова, Остерману не стоило больших усилий, чтобы склонить императрицу Анну Иоанновну на свою сторону.