Вот тебе и «пломбированный вагон»! Вот тебе и «немецкий шпион»! А ведь как удобно было бы укрыться за спиной Боргбьерга действительному агенту немцев…

Впоследствии отставные «социалистические» политики Февраля об истории с Боргбьергом вспоминать не любили, а если и вспоминали, то с явным намерением затемнить неприглядный для них эпизод.

Так, Владимир Бенедиктович Станкевич (точнее — Владас Станка), приват-доцент кафедры уголовного права Петербургского университета и лидер фракции трудовиков («энэсов» — «народных социалистов»), покинувший Россию в 1919 году и с 1949 года живший в США, написал о Боргбьерге следующее: «Подлинное же мнение большинства германской социал-демократии привез представитель датских социалистов Боргбьерг. Он появился как-то таинственно, произнес небольшую (!? — С.К.) речь с явными недомолвками, потом на неделю куда-то стушевался. Потом появился опять и заявил, что может приблизительно изложить мнение германских социалистов. Но это мнение отнюдь не произвело впечатления ответного рукопожатия, а скорее, попытки спекульнуть на русской революции».

В общем, по Станкевичу, выходило, что приезжала, мол, какая-то мелкая подозрительная «шушера», которую никто (и особенно «трудовики» во главе со Станкевичем-Станкой) не воспринял всерьез. А ведь пятидесятилетний Боргбьерг к тому времени был уже двадцать лет депутатом датского парламента, главным редактором центрального органа партии — газеты «Социал-демократ». К Октябрю он отнесся враждебно, а в двадцатые и тридцатые годы занимал в королевском правительстве Дании посты министра социального обеспечения, а потом — образования.

Поэтому Станкевич говорил тогда с ним «без дураков», прекрасно представляя себе все немалые фактические полномочия датчанина.

Английские, французские и бельгийские «социалисты большинства» от предложения Боргбьерга отказались, как и Ленин, но по другим причинам! Полностью подчинившись «работодателям», они уже напропалую сотрудничали с правительствами, а те, естественно, желали довести войну до пол ной победы над немцами.

Ведь США уже вламывались в Европу и были отлично подготовлены для того, чтобы быстро обеспечить победу…

Не поддержали германскую (а не датскую, скажем прямо) идею и немецкие левые социал-демократы Роза Люксембург и Карл Либкнехт, сидевшие тогда в тюрьме.

Итак, кайзеровская Германия и царская Россия были обречены как «справа», так и «слева». Собственно, они были обречены уже три года назад. Вильгельм это предвидел, Николай, несмотря на прямые предостережения Дурново, — нет.

Теперь, сделав своё дело, русский царизм ушёл под давлением русской элиты, а элиту сметала стихия народного возмущения.

Пора было уходить и кайзеру, что и произошло осенью 1918 года. В наступающем хаосе Германия оказывалась во власти нескольких разнородных сил, общим у которых было только стремление к низвержению монархии. Одни стремились к этому во имя трудящихся, другие — во имя Капитала. Такое противостояние стало сутью жизни и в послереволюционной России.

Вот такая деталь. Весной 1917 года трудовики-энэсы и другие «социалисты» были готовы договариваться с прогерманским политическим курьером. Однако после того, как Октябрь отстранил их от власти, они начали изображать Германию (не имперскую Германию, а Германию как таковую) средоточием враждебности к России.

После заключения Брестского мира В. Барановский, В. Болдырев, А. Верховский, А. Гоц, И. Пораделов, А. Потресов, В. Розанов, В. Станкевич-Станка, В. Сурин и Н. Хенриксон издали в Петрограде сборник статей «Народ и армия».

Меньшевик Розанов (однофамилец философа) писал: «Германия была нашим неприятелем в войне, теперь она стала нашим врагом. Эта вражда — на целый исторический период. Она не временна и не случайна, она не связана с той или иной комбинацией власти у нас, она не ограничивается Гогенцоллернами с их Гинденбургами. Она — нечто большее и нечто более тяжелое: нашим врагом является целая страна, вся Германия со всей ее современной государственной культурой».

Мирный, казалось бы, человек, медик, а сколько в его словах злобы… И по ним видно, что либеральная, буржуазная, интеллигентствующая Россия даже при своем издыхании тянулась куда угодно: к англосаксам, к французам, но только не к той стране, вражда с которой всегда ослабляла Россию, а партнерство с которой укрепляло ее прежде всего экономически. Да и политически…

Германию вражда с Россией ослабляла ещё более, чем Россию, что хорошо стало видно на примере Брест-Литовского мира.

История его драматична — достаточно вспомнить, что в ходе дискуссии о допустимости его заключения Ленин был готов уйти из ЦК и обратиться непосредственно к партийной массе. «Левые», выступая против мира, не видели того, что Ленин чуть позже разъяснял публично: мир — это передышка для войны.

Ленин напоминал, что бывало немало договоров о «веч ном мире», которые не протягивали и года (с Брестским ми ром так и получилось).

Победоносный для Германии и унизительный (по определению Ленина, «похабный») для России мир ослабил Германию решающим образом.

Получилось по присказке об Иване (в нашем случае — Гансе), который медведя-то поймал, да тот его не отпускал. Вот и имперская германская элита вместо того, чтобы заключить честный демократический мир «без аннексий и контрибуций», пожадничала и, навязав России 3 марта 1918 года в Брест-Литовске очень тяжелые условия мира, одновременно подписала будущий смертный приговор Второму рейху.