В новостях не звучало никаких намеков о пресловутой антиземной активности. Это не удивляло, так как этих намеков не было даже тогда, когда эта активность переживала самый пик.

Также ничего не сообщалось ни о совершенствовании космических кораблей, ни о планах прыжка в неизведанные дали. Обычная любовь бюрократов к секретности. Автократическое мышление полагает, что новости, представляющие интерес для широких масс в интересах этих самых масс разглашать не следует.

Рейвен терпеливо вникал не только в новости, но и в нескончаемый поток всякой дребедени под видом развлекательных программ, отбирая некоторые из них для более тщательного ознакомления и просматривая затем от начала до конца бездарно-однообразные передачи. Иногда он сравнивал себя со стариком, вынужденным часами терпеть кривляния и трескотню, которой могли развлечь на минуту разве что хныкающих малышей.

В конце третьей недели по спектровидению начали показывать цветной объемный сериал. Слащавая душещипательная сказочка — одна из тех, в которых положительный герой (сейчас им был телепат) долго и страстно смотрит на прелестную героиню (совсем не мутантку) и находит, что мысли ее столь же чисты и невинны, как она сама. Низколобый, с мохнатыми бровями и кривой усмешкой злодей был насекомоязычный, он любил ласкать ядовитых сороконожек. Всего было четыре серии.

Обычная халтура, предназначенная занять мозги, которые иначе могли бы ненароком задуматься о чем-нибудь более серьезном. Тем не менее Рейвен буквально прилип к экрану. И когда наконец злодея одолели, добро восторжествовало среди мягкого света и падающих сверху розовых лепестков, а символический ботинок растоптал символическую сороконожку, он вздохнул, словно пресытившись, и направился на поиски Кэйдера.

Человек, открывший дверь, не был мутантом и больше всего напоминал проигравшего боксера. Сломанный нос, расплющенные уши, одет в серый свитер.

— Кэйдер дома?

— Не знаю, — солгал боксер. — Пойду взгляну. — Маленькие запавшие глазки внимательно разглядывали гостя. — Кто его спрашивает?

— Дэвид Рейвен.

Телохранитель потащился по коридору, постоянно повторяя про себя имя, словно сцепившись с ним в клинче. Наверное, если бы он его не повторял, оно тут же выскочило бы у него из головы. Вскоре он вернулся.

— Сказал, что примет вас.

На полусогнутых ногах, помахивая руками, болтавшимися где-то возле колен, охранник проводил гостя в глубину дома и грубым голосом объявил:

— Мистер Рейвен! — После чего вразвалку удалился.

Это была та же комната, с тем же столом, но уже без шкатулок и ларчиков. Когда Рейвен вошел, Кэйдер встал, заколебался — протягивать ли руку, и, наконец, ограничился тем, что показал на кресло.

Рейвен сел, вытянул ноги прямо перед собой и улыбнулся.

— Итак, старина Сэмми своего добился. Это был его звездный час.

— Да, дело прекратили, с оплатой судебных издержек. Это обошлось мне в сто кредиток. Дешево отделался! — Грубые черты Кэйдера дрогнули, когда он добавил: — Старый судейский шут не преминул сказать, что даже ваше показание не спасет меня, если я еще раз злоупотреблю общественным каналом связи.

— Может быть, его огорчил тот театр, что устроил Сэмми? — предположил Рейвен. — Ну да ладно. Хорошо то, что хорошо кончается.

— Да. — Подавшись вперед, Кэйдер напряженно посмотрел на него. — И теперь вы пришли получить должок?

— В общем, верно, но грубовато, — заметил Рейвен. — Скажем, я пришел повлиять на вас.

Выдвинув ящик стола, Кэйдер угрюмо спросил:

— Сколько?

— Сколько чего?

— Денег.

— Денег? — как эхо повторил Рейвен. Он взглянул на потолок, и лицо его скривилось как от боли. — Причем тут деньги?

Кэйдер резко задвинул ящик.

— Если ни при чем, тогда извольте объяснить, почему вы сперва сунули меня в дерьмо, а теперь из него вытаскиваете?

— Тогда было одно время, теперь другое.

— В чем же разница?

— Тогда был конфликт, вы представляли угрозу, ее следовало устранить. Сейчас все хлопоты позади или почти позади, и нужда держать вас на цепи отпала.

— Стало быть, вы знаете, что война закончена?

— Конечно. А у вас есть предписание на этот счет?

— Увы, да, — с кислой миной произнес Кэйдер. — И мне это не по душе. — Он бессильно развел руками. — Я с вами откровенен. Да иначе и нельзя с тем, кто читает мысли, когда захочет. Меня не тревожит этот внезапный развал, все равно я не могу ничего поделать. Все наше движение превратилось в груду обломков…

— И это к лучшему. Потому что вы сражались не за самоуправление. Тайную авторитарную диктатуру при всем желании нельзя назвать автономией.

— Волленкотт был прирожденным лидером, но стать диктатором у него кишка тонка!

— Ему и не нужны кишки, — сказал Рейвен. — Кишечными делами занимался Торстерн.

Кэйдер удивленно поднял брови.

— Причем тут Торстерн?

— Вы о нем знаете?

— Как и любой венерианин. Он — один из семи самых могущественных людей планеты.