— Странный ты все-таки… — Валерий подался вперед, упершись локтями в колени. — Сам заварил кашу с этой «джаномалией», сидел за расчетами, силовую установку для пролива Дрейка придумал — и все побоку? Ну ладно, когда тему прикрыли, ты сбежал, думал, что все из-за тебя, — это понять можно, хотя и с натяжкой. Но теперь-то! Обстановка меняется. Пиреев, говорят, уже не зампред по науке, куда-то уходит по собственному желанию. Океанскую тему Вера Федоровна пробьет наверняка. Никаких помех! А ты — к родителям в колхоз… Чудило ты гороховое, вот и все.

— Почему гороховое? — спросил Ур.

— «Почему, почему»!.. Не буду объяснять! — гаркнул Валерий. — Проходу мне в институте не стало: где Ур, почему на работу не выходит… Утром войдешь в отдел — Нонка вот такими глазищами глядит. — Валерий сомкнул пальцы обеих рук, показав большую окружность. — Задает, так сказать, безмолвный вопрос. А я ей отвечаю так… — Он состроил зверскую рожу.

Ур искоса смотрел на него. Потом отбросил газету, рывком поднялся с дивана, подошел к окну. Валерий вдруг подумал: уж не приступ ли у него начинается?

— Ур! — крикнул он.

— Ну, что тебе? — резко обернулся Ур, и лицо его исказила злая гримаса. — Чего ты душу выматываешь? Что вам всем нужно от меня?!

Он кинулся вон из комнаты. Валерий ткнул окурок в пепельницу и выскочил вслед за Уром.

Куда девался этот сумасшедший? У тети Сони в комнате его нет, в кухне тоже. Не побежал же он в одних плавках на улицу! Хотя с него станется…

Тут Валерий увидел, что дверь черного хода стоит открытая. По темной, пахнущей кошками лестнице он поднялся на чердак. Здесь было душно. Пыльный брус света косо падал из окошка, сплошь затканного паутиной. Валерий огляделся. Ржавая ванна, источенный жучком колченогий комод, свалка отслуживших свой век примусов, глиняных горшков, самодельных газовых таганков… За свалкой сидел на полуразбитом ящике Ур.

Он молча смотрел на Валерия, и тому стало вдруг жутковато от этого немигающего и как бы затравленного взгляда.

— Можешь слезть с чердака, — сказал Валерий. — Больше я не стану тебе досаждать разговорами. Живи как хочешь.

И он двинулся было к лестнице, но остановился, услышав голос Ура.

— «Живи как хочешь», — повторил тот. — Наверно, это невозможно. Так же, как невозможно уйти от людей…

Ур словно бы с самим собой разговаривал.

— …Все связывает людей друг с другом, — продолжал он, производство, общие цели… Даже личные цели недостижимы без помощи других… Прочные взаимные связи и в то же время — разъединенность, случайность… странная неупорядоченность приема и передачи информации…

Валерий невольно затаил дыхание, чтобы не вспугнуть, не прервать монолог. Он приготовился услышать нечто очень важное. Но Ур умолк. Он сидел, опустив голову и будто прислушиваясь к доносившимся со двора мальчишеским голосам.

— Однажды ты уже говорил что-то в этом роде, — сказал Валерий. — А что, в тех местах, откуда ты прилетел, поступление информации организовано иначе?

— Иначе, — эхом откликнулся Ур. — Конечно, иначе… если рассеянная информация сконцентрирована и мозг настраивается на направленный прием… А для чего еще существует разум?..

— Ну, ну, дальше, Ур. Что это значит — настроить мозг?

Ур поднял на него взгляд, далекий, отчужденный.

— Здесь жарко. Пойдем отсюда. — И, уже спускаясь по лестнице, он добавил негромко: — Все равно ты не поймешь…

Шам священнодействовал. Он потребовал, чтобы мальчишки на время приготовления шашлыка прекратили футбол — не ровен час, угодит еще неловко пущенный мяч в мангал, раскидает угли, погубит все дело. Шам помахал над раскаленными углями фанеркой, побрызгал водой, чтобы прибить язычки пламени, потом принял у Валерия шампуры с нанизанными кусками мяса и положил их кончиками на два ряда камней. Валерий понимал толк в шашлыке и сам умел его жарить, но тут пришлось ему удовлетвориться ролью ассистента: принести, подать. Он попробовал было поворочать шампуры над углями, но Шам властно отстранил его, сказав что-то на непонятном своем языке.

С пылу, с жару шашлык был подан на стол и посредством куска хлеба снят с горячих шампуров на широкое блюдо.

— За ваше выздоровление, дядя Шам, — сказал Валерий по-азербайджански, поднимая бокал.

— Ай молодец! — ответил Шам. — Хорошо сказал!

Он сидел в своей клетчатой рубахе навыпуск, легко и быстро прожевывал кусок за куском. Валерий подумал, что с вилкой в руке Шам выглядел бы куда менее естественно.

— А все-таки, дядя Шам, кто всадил в вас стрелу? — спросил он.

— Плохие люди! — сердито потряс руками Шам. — Дети змеи, чтоб им рот забило глиной! Они увели овец!

Он принялся возбужденно выкрикивать что-то на своем языке. Каа тоже кричала о плохих людях и, насколько понял Валерий, о каких-то богах, которые не дали Шаму погибнуть. Ур, который ел вяло, сказал им что-то, непонятное для Валерия, и они успокоились. Но не сразу. Как вулкан, остывающий после извержения, они еще некоторое время тихонько клокотали.

Потом Шам и Валерий принесли новую порцию шашлыка.