Наконец он шевельнул рукой, и появилась подпись:

— Она же из полиции, — со злобой прошептал Кразич. — Проклятая змея.

Радецкий побелел. Он был вынужден схватиться за край стола, чтобы унять дрожь в пальцах. С этой женщиной он хотел спать. Эта женщина проникла в самое сердце его бизнеса. Этой женщине он позволил лечить свое сердце. Она — предательница.

— Мы возвращаемся в Берлин, — сказал он, поворачиваясь на каблуках, и чуть ли не бегом направился к двери, позабыв о людях, которые глазели на него, открыв рот.

Кразич посмотрел через плечо. Оставался еще один файл. Он прочитал текст, и душа у него ушла в пятки.

— Черт, — едва слышно произнес он, торопливо отключил программу и компьютер.

Потом он вскочил и бросился следом за боссом, не обращая внимания на крики хозяина:

— Эй, их нельзя вот так выключать!

Кразич нашел Тадеуша прислонившимся к запертой машине. Дождь стекал по его лицу, словно слезы.

— Я убью суку, — сказал он подошедшему Кразичу. — Я, черт подери, убью лживую суку. — Он выпрямился. — Едем.

— Тадзио, держись. Мы уже проехали большую часть пути. Еще час, и мы в Кёльне. Возьмем наркотики и вернемся. Никуда она не денется. Она ведь не знает, что мы ее вычислили. И ее парень тоже не знает.

— Я хочу обратно.

— Надо сначала все обдумать. Потому что есть кое-что еще.

— Ты о чем?

— Утром Хилл ездил в один дом. Я сказал Ханси, чтобы он проверил адрес. Квартира принадлежит некоей Петре Беккер. Она работает в полиции, в криминальной разведке. В том самом отделе, который уже много лет травит нас.

Тадеуш ударил ладонью по обшивке автомобиля:

— Едем обратно. Возьмем его, а потом убьем суку.

— Он не в Берлине. Радо позвонил из Темпельхофа. Хилл собирался вылететь в Бонн, и Радо пытался купить билет на тот же самолет. — Кразич достал телефон и набрал номер Радо. — Где ты? — спросил он и стал внимательно слушать. — Хорошо. Звони каждые пятнадцать минут.

Кразич повернулся к Тадеушу:

— Он объезжал причалы в Кёльне. Сейчас направляется в Кобленц. Мы гораздо ближе к нему, чем к ней. Да и она намеревалась ждать твоего возвращения. Если хочешь его взять, мы можем это сделать. А Радо пошлем в Кёльн за героином.

Тадеуш опять прислонился к машине:

— Давай так.

Кразич отпер дверцу со стороны водителя, потом другую, со стороны пассажира. Тадеуш как будто обмяк. Он устало опустился в кресло. Тем временем Кразич сел за руль и включил зажигание. По автобану они ехали со скоростью сто двадцать километров в час, и Кразич все увеличивал скорость. Тадеуш глядел вперед, и прочитать что-нибудь по его лицу было невозможно. Заговорил он лишь минут через двадцать.

— Дарко, ты понимаешь, что это значит? — В его голосе звучала такая мука, какой Дарко не слышал после похорон Катерины.

— Это значит, что нас поимели.

Тадеуш как будто не обратил внимания на его слова.

— Если она работает в полиции, то ее сходство с Катериной — не случайность. Дарко, они давно все продумали. Не то что они сначала убрали Катерину, а потом чудесным образом нашли ей замену. Нет, они разделались с ней именно потому, что знали — у них в полиции служит ее двойник. — Ему изменил голос. — Дарко, это они убили ее. Они убили женщину, которую я любил, чтобы поймать меня. Теперь мне известно, кого винить в смерти Катерины. Уж точно не безмозглого мотоциклиста. Кэрол Джордан, вот кого.

Петра откинулась на спинку неудобного стула и положила ноги на узкую кровать в тюремной больнице. Марлен выглядела так, как и должна выглядеть побывавшая в тюрьме женщина, которая не понимает, что значат неожиданные перемены. Под глазами у нее были черные мешки, говорившие о недостатке сна и, вероятно, слезах. «Тем лучше для меня», — подумала Петра. Несмотря на ее двойственное отношение к полицейской операции, она была полностью убеждена в правильности своих действий. Достав пачку сигарет и зажигалку, она предложила то и другое Марлен, которая подозрительно посмотрела на них, потом пожала плечами и закурила.

— Что я тут делаю? — вызывающим тоном спросила она. — У меня ничего не болит.

— У тебя острый аппендицит, — ответила Петра. — Мы так думаем. Если это подтвердится, тебя переведут в городскую больницу.

Марлен глубоко затянулась, и на ее лице появилось блаженное выражение.

— Что за игры? — с нарочитым безразличием отозвалась она.

— Я знаю, где Таня.

Марлен скрестила ноги и смерила Петру оценивающим взглядом:

— И что?

— Дети должны находиться со своими матерями.