Почему Абалкин, профессиональный шпион, так тупо полез «штурмовать» музей? Ведь он не мог не понимать, что его там ждут? Или у него «крыша хронически протекала», судя по описанию детства?

Сергей Манаков. СПб, Россия — 21.12.03

Абалкин и думать не думал «штурмовать Музей». Он просто пришел в Музей на свидание к своей любимой женщине. Ему и в голову не приходило, что его там ждут. Кто? Зачем? Чего это вдруг?

Роман «Хромая судьба», в отличие от других, весьма тщательно выписанных, производит некоторое впечатление сделанного наспех, при всех его несомненных достоинствах. Я имею в виду внешнюю повесть. Начало от «Пять ложек эликсира» так и осталось без конца. В чем тут дело?

Дмитрий. Новосибирск, Россия — 05.07.98

Роман «Хромая судьба» весь состоит из начатых и незаконченных историй. Таков был замысел авторов, пытавшихся писать о жизни в формах самой жизни, а жизнь, как известно, именно из таких незаконченных историй в значительной степени и состоит. (Даже истории, казалось бы, прекращающиеся со смертью героя, на самом деле, как правило, не прекращаются, а имеют продолжение — с началом, но без явной и определенной концовки.)

Что касается «Пяти ложек», то сценарий этот был написан спустя несколько лет после романа для студии «Беларусьфильм», но снят оказался много позднее и совсем на другой студии. Сценарий, по определению, есть литературная форма, которая должна иметь конец или, как минимум, развязку. Что мы и реализовали. Без особого, впрочем, успеха.

Почему, кроме «Гадких лебедей», есть еще и «Хромая судьба», дополненная «…лебедями»? (В «Гадких лебедях» ни слова о Ф. Сорокине…)

Seda. Переславль, Россия — 24.10.98

Мы взяли «Гадкие лебеди» в качестве содержимого Синей папки, потому что не знали, чем еще эту папку заполнить, а заполнить ее было необходимо — это мы чувствовали. Сначала мы хотели вставить туда первую и вторую главу «Града обреченного», но потом нам стало жалко рвать роман на куски, и мы решились насчет «Лебедей». Этот роман, как нам казалось, полностью подходит по ситуации — его вполне мог бы написать именно Ф. Сорокин, и он (роман) превосходно пересекается с тем, что происходит в «Хромой судьбе».

Не кажется ли Вам, что ГО и ГЛ гораздо ближе друг к другу, нежели каждый из них по отдельности — к ХС. Напрашивается определение мира ГО как «прошлого», а мира ГЛ — как сопоставления «настоящего» и «будущего». А вот внешняя часть — ХС, выбивается из этого ряда, и возникает ощущение какой-то «приклеенности».

Антон Светличный. Ростов-на-Дону, Россия — 16.12.99

На мой взгляд, ГЛ подходят для роли Синей Папки идеально: ЭТО типичный «тайный» роман; он написан писателем, очень похожим на Феликса Сорокина (прообразом коего был у нас избран АНС); он содержит в себе те идеи, что всегда интересовали и мучили Феликса Сорокина; наконец, он написан с явными аллюзиями на тот мир, который в реальности Ф. Сорокина окружал. Даже если бы мы придумали роман-вкладыш специально, вряд ли он подошел бы к ХС лучше, чем ГЛ.

«Гадкие лебеди» — вещь принципиально конечная, написанная ради своего конца. Он (конец), наверняка, был придуман (хотя бы концептуально) ДО начала работы над рукописью. По моему мнению, «Град обреченный» ничуть не менее достоин быть парой «Хромой судьбе».

Александр Бачило. Москва, Россия — 02.01.00

Ошибаетесь самым решительным образом. В первоначальном варианте ГЛ кончалась словами Голема: «Бедный прекрасный утенок!» Этот конец, действительно, был придуман заранее, а нынешней последней главы изначально не существовало вовсе. Мы придумали ее по просьбе редакции, в жалкой, попытке придать хоть немножко оптимизма этой мрачной повести. Но в результате сделали ее, кажется, еще мрачнее.

В «Хромой судьбе» одна из линий повествования идет от лица писателя. В какой мере его образ (мыслей, поведения) похож на ваш? Существует ли Ваша «синяя тетрадь», которая только для Вас?

Михаил. Киев, Украина — 29.04.00

Прототипом Феликса Сорокина был избран АН. Получился довольно похож — во всем, включая образ мыслей. «Синей же тетрадью» мы поначалу считали «Град обреченный», а потом заменили его на «Гадкие лебеди» — повесть с судьбой, очень подходящей для «Синей тетради».

Перечитывая намедни «Хромую судьбу» — один из самых любимых романов АБС, обратил я внимание вот на что. Разговор в клубе о поэте Косте Кудинове:

«А что я? — агрессивно произнес Жора. — Хотел ему морду набить, так ведь он был тогда здоровенный, штангист, разрядник, понимаешь, а у меня обе ноги прострелены…»

И эпизод тем же вечером в бирюлевской больнице с тем же Кудиновым:

«Я был гораздо сильнее его и понял, что удержать его могу, а в случае чего могу и вовсе скрутить, так что приступ первой паники у меня миновал и остался лишь брезгливый страх…»