Шрифт:
— Что это? — спросил старший помощник Рооп у шипшандлера.
— Скромный подарок нашей фирмы вашему кораблю, — почтительно склонил голову шипшандлер.
Ночная погрузка продовольствия продолжалась при свете прожекторов...
Бахтияр извлек из бараньей туши пластиковый пенал, спрятал его в контактную коробку над электроплитой.
Сэм-торпедист раскатал ковровый рулон и извлек из него тело Катарины, пребывавшей в беспамятстве.
Вой сирены заставил всех вздрогнуть.
— По местам стоять! К отдаче швартовых! — раздался голос Роопа из динамика корабельной трансляции.
— Что за черт?! — испуганно вскинулся Бахтияр. — Мы же должны уходить послезавтра?!
В дверь камбуза просунулась голова Сэма-торпедиста.
— Уходим! Срочное радио!
Бахтияр выругался.
— А эту куда? — Рыжий машинист приподнял безвольную голову Катарины. — За борт?
— В «аптеку»! — приказал стюард.
В извивах трубопроводов замелькали золотистые волосы танцовщицы. Вниз, вниз, вниз...
«Архелон» бесшумно выходил из гавани. Оранжевая мигалка на рубке разбрасывала тревожные всполохи.
В ночной тишине раздался тяжелый вздох, и две небольшие волны схлестнулись на том месте, где только что высилась крылатая рубка.
Всплеск озарился зеленой вспышкой фосфоресценции...
Катарина пришла в себя посреди стальной «пещеры», выгороженной среди клубка трюмных труб, паропроводов и технических агрегатов. На тусклом матовом плафоне были начертаны скрещенные полумесяцы. С другого такого же плафона на нее безглазо взирал намалеванный на стекле череп.
— Где я?! — вскрикнула танцовщица.
Из гула турбин выплыл жесткий голос Бахтияра:
— Ты в храме сатаны. В его подводном храме.
Стюард нахмурился и сорвал с шеи девушки цепочку с крестиком. Девушка обескураженно ощупала растрепанные волосы.
— Отныне ты будешь «жрицей дьявола». Ты станешь моим престолом, — и он поставил ногу на спину Катарины, — с которого я призову князя подводной мглы сделать красных черными от пепла, а черных — красными от крови!
— Но-но, не очень-то! — сбросила Катарина ногу стюарда со спины. — С дамами так не обращаются... Да выпустите же меня наконец из этого дурацкого подвала!
Она вскочила, пребольно стукнулась головой о торчащий вентиль.
— Не так резво, моя серна! — приобнял девушку Бахтияр. — И не вздумай выходить отсюда, радость моя!..
...Дельфины шли за «Архелоном» стаей. Они привыкли к огромной черной рыбине. Акустики могли слышать их переливчатое щебетание и веселую перекличку. Дельфины смеялись.
В медицинском отсеке на пульте контрольной аппаратуры тревожно замигал транспарант, при взгляде на который доктору Коколайнену едва не сделалось дурно. Он метнулся к пульту, выключил сигнализатор, оглянулся — не видел ли кто мигающий транспарант, но видеть пульт, кроме него, никто не мог; вход в каюту был надежно перекрыт гермодверью. Вытерев со лба холодный пот, Коколайнен выскочил в коридор. В дверях умывального бокса он столкнулся нос к носу с Катариной, выходившей из кабины душа. Доктор замотал головой, стараясь прогнать наваждение.
— Доброе утро!.. — улыбнулась ему Катарина.
Офицеры «Архелона» обедали.
Бахтияр почтительно поставил перед командиром тарелку с пиццей и бесшумно удалился. Рейфлинт бросил ему вслед негодующий взгляд:
— Когда-нибудь я его все-таки отправлю на электрический стул...
— Господин коммодор, — мягко вступился за стюарда Коколайнен, — раз от этой девицы никуда не деться, то пусть хоть так принесет пользу.
— Что вы имеете в виду? — вскинулся Рейфлинт.
— Мальчикам нужна психологическая разрядка. Впереди еще столько напряженных вахт...
Офицеры за столом зашумели, дружно поддержав «самого мудрого флотского эскулапа». Рейфлинт в сердцах швырнул нож и вилку.
...Бар-Маттай переступил комингс каюты командира. Рейфлинт окинул пленника взглядом и усмехнулся:
— Ты думаешь, если ты надел этот желтый балахон и обрил голову, то познал истину? Что есть истина?
— Истина есть мир.
— И все?
— Тебе этого мало?
— Истина в том, — Рейфлинт потряс рукоять дистанционного пуска ракет, — что мир, который ты называешь истиной, в моих руках. Значит, это я владею истиной, а не ты! — Коммодор вставил рукоять в зажимы, небрежно поинтересовался: — К какой вере ты принадлежишь?
— Это вера принадлежит мне, а не я ей.
— Тогда зачем ты носишь этот хитон?
— Хитон носил и Сократ. А ты поклоняешься кресту? — задумчиво произнес Бар-Маттай. — Если бы Христа не распяли, а повесили, ты бы поклонялся петле?
— Чему же поклоняешься ты?
— Мой бог у тебя на груди, — показал глазами пленник на знак «Золотой дельфин», украшавший тужурку коммодора. — Дельфин похож в профиль на Сократа. Дельфины никогда не убивают себе подобных.
— Дельфины тоже стали оружием. — В голосе Рейфлинта впервые прозвучала горькая нотка, и Бар-Маттай чутко уловил ее. Коммодор щелкнул тумблером гидрофона, и каюта наполнилась щебечущим посвистом дельфиньей стаи. Их сменили тяжелые вздохи глубины, пронизанные самыми невероятными звуками, из которых сплеталась величественная какофония океанской жизни. Порой все хорище перекрывал густой утробный бас, в нем слышались совершенно человеческие интонации, будто немой исполин отчаянно пытался прорвать свое мычание осмысленной речью.