— Держу пари — она сегодня попадется тебе в компоте, Сэм! — захохотал негр-барабанщик. Но тут взвыли внутриотсечные динамики: «По местам стоять! Корабль к бою и походу!»

На этот раз буксиры вывели в море старый лихтер, груженный ящиками, мешками, бочками и коробками — всем необходимым для годичного автономного похода.

Выждав, когда на лихтере никого не осталось, «Архелон» подошел к борту. Без малого сутки перетаскивали подводники провизию, медикаменты, запчасти, загромождая отсеки и трюмы. Субмарина ушла, и лихтер взорвали.

Океан принял в свои недра заразные обломки точно так же, как принимал он бетонные капсулы с отравляющими глазами и радиоактивными веществами.

После гибели Катарины Бахтияр почти перестал выходить из каюты. В знак траура он отпустил щетину. Редкие жесткие волоски торчали из кожи серебряными занозами. Несколько раз он ходил к Коколайнену, выменивая спирт на шоколад и сгущенные сливки. Однажды он постучался в каюту Бар-Маттая.

— Святой отец, прочтите по душе убиенной какой-нибудь псалом... — глухо попросил стюард. — Она была католичкой. Ей было бы приятно знать, что я попросил вас об этом.

Бар-Маттай покачал головой:

— Я не святой отец...

— Все равно... Вроде как духовное лицо. Очень прошу вас.

Бар-Маттай задумался.

— Хорошо, я выполню твою просьбу.

— А нельзя ли нас обвенчать? Заочно?

— Нет. Я должен был услышать сначала ее согласие.

— Она согласна! Я знаю. Она ведь занималась своим ремеслом не от хорошей жизни. А у меня кое-что отложено. Мы бы неплохо зажили.

— Этого нельзя сделать еще и потому, — покачал головой Бар-Маттай, — что вы мусульманин, а она католичка.

— У меня нет веры, святой отец. Мне все равно, Магомет или Христос. Я верю только в него, — и стюард выхватил из потайных ножен кривой индонезийский крис с волнистым лезвием. — А что до ее согласия, то вы его услышите.

— Я не умею вызывать души мертвых.

— А вы попробуйте, ваше преподобие! Я бы дорого дал, чтобы услышать ее голос. Хотя бы с того света...

Бахтияр открыл гермодверь и переступил через комингс.

Коколайнен сидел в кресле, уронив голову на стол, будто вслушивался, что там творится в выдвижном ящике.

— Эй, док... — осекся на полуслове Бахтияр.

Щеки корабельного врача были не бронзовы, а сини. Синюшные пятна проступали на лбу и руках. Из-под микроскопа торчал лист бумаги.

Строчки запрыгали у стюарда в глазах:

«Urbi et orbi! [21]

Я, корабельный врач «Архелона» майор медицины Уго Коколайнен, сим свидетельствую... (зачеркнуто)... разглашаю известную лишь мне служебную тайну... (зачеркнуто)... За неделю до выхода в море я дал согласие... (зачеркнуто)... Я единственный член экипажа, который знал, что среди ракетных боеголовок, принятых на борт подводной лодки, — четыре (в ракетных шахтах № 21—№ 24) выполнены в варианте носителей бактериологического оружия. Генная инженерия...

Очевидно, произошла разгерметизация и утечка... Мои функции по контролю... (зачеркнуто). Mea culpa [22] . Видит бог, я ни в чем не виноват... По всей вероятности, вирусы в условиях слабой радиации и нашего микроклимата переродились, дали новый штамм...

Я искал противоядие. Все бесполезно... Все бессмысленно... Я принял цианистый калий, убедившись, что имею дело с неизлечимой формой «бронзовки». Подводный лепрозорий не лучше острова Юджин. Те, кто думает иначе, пусть живут и уповают на бога...»

Рейфлинт повертел записку в пальцах, затем набрал кнопочный код сейфа, приподнял защелку замочной скважины.

Открывшийся запор мягко вытолкнул ключ. На внутренней панели коммодор еще раз набрал код — буквенный, «Княженика» — полное имя Ники он ввел в электронную память замка сам; щелкнула дверца «секретки» сейфа — и Рейфлинт извлек наконец бордовый пакет из освинцованной ткани, прошитый шелковой ниткой крест-накрест.

Кривыми маникюрными ножницами перестриг нитки, вспорол плотную ткань. Из чехла выпал бумажный конверт; в красной треугольной рамке чернели слова, каллиграфически выведенные тушью: «Внимание! Пуск ракет в контейнерах № 21, № 22, № 23, № 24 производится только по получению сигнала «Эол».

Рейфлинт швырнул конверт в «секретку», вызвал старшего офицера.

— Рооп, необходимо полностью герметизировать четыре кормовые шахты. Лучше всего заварить.

— Заварить?

— Да. Заварить. Наглухо. Ракеты, которые в них находятся, небоеспособны.

— Не проще ли разрядить их в безопасном районе?

— Я бы разрядил их по Пентагону! — вырвалось у Рейфлинта. Лицо Роопа испуганно вытянулось. Коммодор, спохватившись, раздраженно бросил:

— Какой там, к черту, безопасный район, для этих ракет безопасных районов не существует... Рооп, если я вас ценю, то только за то, что вы не задаете лишних вопросов.