Шрифт:
— Вас понял, сэр!
Старший офицер исчез.
Бахтияр разыскал Сэма-торпедиста в жилом отсеке. Сэм спал на подвесной койке и долго не мог понять, почему оказался на полу.
— Знай же, скотина! — тряс его стюард. — Слышишь, подонок! Она ни в чем не виновата!.. Ты мне еще ответишь за нее, ублюдок!
Сквозь лабиринтные извивы трубопроводов, лазы, горловины, сквозь хаос нагроможденных друг на друга механизмов и агрегатов трюмный машинист Аварийный Джек и негр-барабанщик волокли, тащили, протискивали Бар-Маттая, на голову которого нахлобучили противогазную маску с заклеенными изолентой очками. Маску с него сняли только на дне трюма в выгородке-пещере».
— А, святой отец! — приветствовал Бар-Маттая Бахтияр со странной улыбкой. — Милости прошу!
За его спиной пестрел ковер — тот самый, в котором доставили на «Архелон» Катарину. Чтобы он мог висеть на переборке, в нем пришлось проделать много прорезей и оконцев для торчащих из стенки вентилей, штоков, маховичков.
— Ваше преподобие хотело видеть Катарину? Вот она! — показал на банку с морской звездой Бахтияр.
В зрачках его вспыхивали огненные крестики.
— Так обвенчайте же нас, черт побери!
Бар-Маттай не стал прекословить.
— Соедините руки, дети мои!
Стюард послушно взял невесту за невидимую руку. Он действовал с точностью хорошего мима. Бар-Маттай произнес нараспев:
— Кто бороздит море, тот вступает в союз со счастьем. Ему грезится мир, и он жнет, не сея, ибо море есть поле надежды... Будьте счастливы, дети мои!
На один из лучей морской звезды Бахтияр надел золотое кольцо...
Самым главным праздником в дельфинарии «Акварама», если не считать рождества, был день Нептуна. К грандиозному водному шоу готовились едва ли не за полгода, и очень немногие могли похвастать тем, что им посчастливилось побывать на роскошной феерии с цветными фонтанами, с живыми узорами, в которые сплетались на воде тела красивых девушек, и конечно же, дельфиньими пируэтами меж взлетающих струй, горящих обручей и цветочных гирлянд.
Как всегда, открывала день Нептуна Флэгги с тройкой своих дельфинов. К этому празднеству она отработала номер как никогда тщательно, ибо вся «Акварама» знала — в ложе почетных гостей будет сам военно-морской министр. По такому случаю Флэгги придумала забавную сценку — дельфиний бейсбол: три афалины швыряли друг в друга медузами, поддевая их рострумами.
Номер был принят, но директор «Акварамы» долго сомневался: выпускать ли взбалмошную красотку перед столь важным гостем? Он был прекрасно осведомлен об обстоятельствах ухода Флэгги с «объекта D-200», но лишить феерию царицы бала значило бы обеднить зрелище. К тому же повышенную старательность дрессировщицы перед визитом министра можно было объяснить желанием загладить свою прежнюю вину. И потом, как-никак Флэгги жена морского офицера, не будет же она ставить мужа под удар. Последний аргумент перевесил все сомнения, и директор разрешил дельфиний бейсбол, подумав при этом: «Какое счастье, что дельфины не научились выкрикивать политические лозунги!»
Нептуналия началась с парада фанфаристов. Морские кадеты в синих шапочках с белыми помпонами вскинули свои длинные тощие трубы, и от торжественного медного клика вода в бассейне подернулась мелкой рябью.
Флэгги в серебристом бикини, в высоких из серебристой чешуи сапогах и таких же перчатках-митенках разглядывала сквозь щелочку в шторке канала, соединявшего бассейн с вольерами, амфитеатр зрительного зала. В ложе почетных гостей в окружении двух дам — жены и дочери — сидел человек лет пятидесяти в сером летнем костюме. Наружности он был столь невзрачной — эдакий адвокат средней руки, — что Флэгги засомневалась: неужели и вправду перед ней повелитель сотен архелонов, авианосцев, могучей армады, бороздящей все океаны земли? И это в его руках, безмятежно поигрывавших программкой, судьба ее Барни, упрятанного в стальной подводный гроб?
— Твой выход! — кивнул директор царице бала. Флэгги прогарцевала на высоких каблуках к демонстрационной вышке, ловко, почти не касаясь руками перекладин, взобралась на пятачок верхней площадки и стала ждать тишины, подставив красиво выгнутое тело прожекторам, телекамерам и сотням взглядов.
Три дельфина ходили кругами, чуть взмарщивая спинными плавниками голубую гладь бассейна.
Пауза затягивалась, амфитеатр примолк, и Флэгги, вызвав в памяти лицо Барни — он всегда улыбался, как Винни-Пух, — повернулась к ложе почетных гостей.
— Господин министр! — громко отчеканила она. — От имени жен членов экипажа «Архелона» я требую, чтобы нам вернули наших мужей, чтобы им оказали медицинскую помощь, чтобы...
Ее слова заглушили фанфаристы, которым адъютант министра сделал яростный жест: «Играйте!»
Телекамеры дружно отвернулись от Флэгги и уставились на резвящихся дельфинов. В амфитеатре свистели, да так, что перекрывали ржание фанфар. Флэгги не совсем поняла, кого освистывают — ее или министра, но, взглянув вниз, увидела, как сквозь негодующую публику резво пробирались к мостику дрессировщицы дюжие парни, прокладывая путь локтями и плечами. Дождавшись, когда самый проворный схватился наконец за перекладины трапа, Флэгги вытряхнула ему на голову ведро уже пустившей сок рыбы для дельфинов и, гибко качнувшись, прыгнула в воду. Оказавшись посреди дельфинов, она сделала им знак, гневно выбросив руку в сторону ложи почетных гостей. В ту же секунду Стэн, поддев рострумом большую медузу, швырнул ее в лицо министру. Пепи и Чак проделали то же, и на огражденную трибуну обрушился град склизких комьев.
Флэгги била рукой по воде — еще! еще! еще!
Она ликовала: Барни отомщен, хотя бы отчасти...
В тот же день Флэгги была уволена из «Акварамы» с административным запретом принимать участие в каких бы то ни было публичных выступлениях. А вечером ей позвонил профессор Сименс, председатель комитета «Спасение «Архелона», и предложил место в своей лаборатории. Он смотрел открытие нептуналии по телевизору.
Капитан-лейтенант Барни передал Рейфлинту странную радиограмму, адресованную ему начальником морского генерального штаба: «Принять телевизионную передачу по 7-му каналу в 0 часов 30 минут. После сеанса телевизионной связи выполнять поставленную задачу».