Все остальные да остерегутся читать ее!

В тот вечер восемь монахов собрались за обеденным столом. В молчании стоял Мирдад по одну сторону, дожидаясь, пока все остальные станут с другой.

Одно из древнейших правил Братства было стараться как можно реже произносить слово «Я». Брат Шамадам хвастал своими достижениями на посту Старейшины. В доказательство того, что сильно приумножил он наши богатства и упрочил тем самым положение Ковчега, приводил он множество цифр. При этом он чрезмерно часто употреблял нежеланное слово. Брат Майкайон заметил ему это, и разгорелся жаркий спор. Речь велась о целесообразности данного правила и о том, откуда оно взялось — отец ли Ной так постановил или первый брат наш Сэм. Спор привел к взаимным упрекам, а упреки к всеобщему замешательству, когда много было сказано, но мало понято.

Желая обернуть все в шутку, брат Шамадам обратился к Мирдаду и произнес насмешливо:

— Средь нас есть тот, кто могущественнее самого патриарха. Мирдад, укажи нам путь из лабиринта слов!

Все посмотрели на Мирдада. И велико же было наше удивление и радость, когда впервые за семь лет он разомкнул уста и произнес:

— Братья Ковчега! Насмешка породила желание Шамадама, и невольно предвосхитила священное решение. Войдя в Ковчег, Мирдад уже выбрал и место и час — именно эти обстоятельства, когда разомкнутся уста его и спадет вуаль, и раскроется сущность его перед вами и перед миром.

Семью печатями Мирдад сковал уста свои.

Семью вуалями сокрыл свое лицо.

Все это сделано затем, чтоб смог он научить

и вас, и мир, когда вы будете готовы

принять его учение о том,

как разомкнуть уста и сбросить пелену с очей,

и как для вас самих раскрыть вас в полноте

небесного блаженства,

что вам принадлежит и чем являетесь по сути.

Глаза вам застит пелена, и потому,

куда б ни обратили взор, вы не увидите

ничто, кроме вуалей.

Уста вам сомкнуты печатями, и слово,

любое, что произнесете, — будет мертво.

Ведь какова ни есть природа вещи,

ей формой будет только пелена,

накинутая жизнью для того,

чтоб эту вещь прикрыть и ограничить.

И взгляд ваш — лишь вуаль, и как; же может

он показать вам что-либо другое,

кроме вуали или пелены?

Слова — всего лишь вещи, закосневшие

в слогах и в буквах. Как же могут

ваши уста, что сами есть печать,

произносить что-либо кроме штампов?

Прикрыть вуалью может взгляд,

но не проникнуть сквозь нее.

Запечатлит язык, но не отверзнет он засовы.

И нет нужды ждать большего от них.

Они суть части тела, и работа их такова,

и ей они прилежны.

Прикрыв и наложив печать,

они взывают к вам узнать,

что там таится за вуалью,

и отомкнуть задвинутый засов.

Хотите ли узнать, что за вуалью? Тогда вам нужен глаз другой — не тот, что веком и ресницами прикрыт.

Уйти от штампов вам помогут уста другие, не те, что нам так хорошо знакомы.

Начните же с того, что научитесь сам глаз увидеть верно, коль хотите увидеть верно вещи. Не глазом вы должны смотреть, но сквозь него, дабы узреть, что скрыто за вуалью.

Начните же с того, что научитесь вы верно говорить, коли хотите произносить слова другие верно. Не языком и не устами речь ведите, но через них вам должно говорить, чтоб выразить слова, что закоснели.

Когда же вы начнете видеть верно и верно говорить, тогда узрите не что иное, как самих себя, и словом выражать самих себя начнете. Всему присущ, за всем сокрытый, так же, как в слове и за словом, пребываешь лишь только ты — провидец и оратор.

И если мир останется загадкой, то потому, что ты — загадка сам. И если речь на лабиринт похожа, то потому, что сам ты — лабиринт.

Оставьте же события и явления, и не пытайтесь что-то изменить. Ведь видятся они нам тем, чем видятся лишь потому, что кажетесь вы сами лишь тем, чем кажетесь. Они не видят и не говорят, вы сами наделяете их как взглядом, так и речью. Если вы решили, что кто-то грубо говорит, на свой язык вы взгляд оборотите. И если чей-то вид для вас ужасен или некрасив — ищите сор в глазу своем.