Паулина сразу обратила внимание на эту перемену в его характере, и ее стали мучить дурные предчувствия. Она заметила, что спасенные картины остались нераспакованными и были свалены в углу комнаты. Когда девушка предложила их почистить и посмотреть, как они сохранились, Том буквально набросился на нее и посоветовал заниматься собственными делами.

— Но почему? — удивленно спросила она.

— Потому что я так хочу. Не люблю, когда копаются в моих вещах.

— Ты имеешь в виду меня или Уинтринхэмов? Но им нравятся твои работы. А может быть, няню? Они вряд ли ее заинтересуют. Она же никогда сюда не заходит, разве не так?

— Если я в комнате, то нет.

— Она не сует нос в чужие дела. Сама мысль об этом была бы ей противна.

— С ней все в порядке, — неожиданно согласился Том и вспомнил свой первый день в Хэмпстеде, когда он пожаловался на необходимость регулярно ходить в госпиталь на перевязку. Она поинтересовалась, не очень ли сильные ожоги у него на руках, но Том заверил ее, что ничего страшного, вот только болят те места, где были волдыри. Тогда няня привела его на кухню, нашла коробку с бинтами и умело перебинтовала его. В ее руках он чувствовал себя гораздо лучше, чем в перевязочной госпиталя. Потом эта процедура стала повторяться каждое утро после завтрака, и вот одна рука уже совсем зажила, да и вторая стала значительно лучше.

— Если ты не боишься, что няня увидит твои вещи, — настаивала девушка, — хотя я не вижу в этом ничего страшного, о чем тогда волноваться?

Том оставил эти слова без ответа, просто отвел ее в сторону от сваленных в углу картин и предложил отправиться на улицу.

Прошло две недели, и наступил день, когда Паулина зашла к Уинтринхэмам и не застала юношу дома.

— Но ты можешь подождать в его комнате, — предложила Джил, впуская ее.

— В самом деле?

— Конечно.

Паулина поднималась по лестнице и размышляла о том, как прекрасна может быть жизнь, когда тебя ни в чем не подозревают и не стараются избавиться от твоего присутствия, но в то же время не стараются тебя развлечь и не поднимают из-за этого ненужной суеты. Джил просто поговорила с ней и считала ее визит само собой разумеющимся делом.

Паулина вошла в комнату и присела отдышаться. Ее взгляд привлекли сложенные у Стены картины. В ней проснулось любопытство, Тома не было, и она подошла к ним, развязала веревку и одну за одной стала поворачивать их к себе лицом.

Это была довольно разношерстная коллекция: пара его ранних пейзажей, один-два ее портрета, незаконченный портрет Кристофера Фелтона, натюрморт и едва начатый автопортрет. Обычные упражнения в технике начинающего живописца, но, несомненно, чувствовался незаурядный талант их создателя. Она помнила их все, но за эти две недели в них произошли удивительные изменения.

На переднем плане пейзажей появились зловещие человеческие фигуры в полный рост, доминировавшие над всей композицией картины. Это было довольно странно. Особенно ее пугало, что у всех этих людей, включая Кристофера, ее и Тома, были те же холодные, жестокие глаза, которые он изобразил на последнем рисунке Освальда Берка, который она нашла в студии под диванной подушкой. Это были глаза критика, которого Том ненавидел.

Она быстро вернула картины на прежнее место. Что-то здесь было не так. Что творится с Томом? Было ли это результатом шока во время пожара, или же он начал переделывать свои картины еще до этого? У нее похолодело в груди, когда она вспомнила рисунок, который Джил нашла под подушкой в старой студии. Снова эти глаза, но на этот раз еще в одном изображении Освальда Берка.

Девушка захотела немедленно спуститься к миссис Уинтринхэм и рассказать ей о своей находке. Но когда она подходила к двери, та распахнулась и на пороге появился улыбающийся Том.

— Привет, дорогая, — сказал он. — Я вижу, ты меня опередила.

Судебное разбирательство по делу Берта Льюиса, обвиняемого в убийстве Освальда Берка, передали в суд. Ему грозил длительный срок в Олд Бейли.

Суперинтендант Митчел был удовлетворен, у него на руках было не только дело, но и преступник, действовавший по давно известной схеме. Захваченный врасплох, вор-рецидивист, пытаясь избежать очередного приговора, напал на свидетеля своего преступления. Возможно, у него не было намерения убивать, он просто хотел оглушить ненужного свидетеля и тем самым лишить возможности выдать его, но не рассчитал и теперь обвиняется в убийстве. Вот такие дела.

Дэвид Уинтринхэм, напротив, этого удовлетворения разделить не мог. Официальные разъяснения были логичны, но слишком просты. Человеческое поведение редко следует привычным схемам, ну если только в самых общих чертах. Вряд ли можно было этого ожидать в сложных, запутанных случаях. Возложить вину на Берта Льюиса, совершенно не знакомого с Освальдом Берком, — значит игнорировать многих ненавидевших критика людей, намеки и вырванные страницы блокнота для набросков и неудачную, но явно преднамеренную попытку его уничтожить. Ведь пожар в студии так и не получил сколько-нибудь правдоподобного объяснения. Как раз наоборот, пожарные сообщили о некоторых подозрительных обстоятельствах, которые говорили о том, что это вряд ли могло быть случайностью. Ни одного из проживающих в этом доме людей в тот момент на месте не оказалось. Еще более странным было необычно раннее возвращение Тома и Паулины. Они застали пожар почти в самом начале, пока огонь еще не охватил все помещение целиком. Правда, Том был очень обеспокоен спасением своего имущества. Почему он не попытался спасти ни одной из немногих картин Кристофера Фелтона и его многочисленных книг и фотографий?

Когда Дэвид обсудил это дело с Джил, то они оба пришли к выводу, что для выяснения истинных причин нужно вернуться к самому началу.

— Ответ нужно искать в художественной галерее, — подытожил Дэвид… — Разгадка кроется в событиях, происходивших в ту среду вечером.

— Мы тоже были там в это время, — заметила Джил, — вот только не заметили ничего особенного.

— Да, ты права. Мы видели наброски Тома, и, как я думаю, в них кроется что-то очень важное.

— Я хотела сказать, что мы не заметили ничего зловещего или примечательного. Даже Лэмптон, который здесь явно играет роль темной лошадки, просто стоял с Крисом Фелтоном в противоположном конце зала. Если бы он крался по лестнице или прятался за колонной…