Он не был ни актером, ни красавцем, но все же вызывал скорее страх, чем смех. Кэмпион вздохнул. Чарли Люк переступил с ноги на ногу.

Клития замерла перед своим обвинителем. Ее черные глаза смотрели внимательно и чутко, как глаза много пережившего ребенка. Казалась она скорее измученной, чем испуганной.

— Она вышла замуж за моего отца, — неожиданно заявила девушка. — Вам никогда не приходило в голову, что виноваты вы? Не нужно говорить так ни о ней, ни обо мне. Мне тоже не нравится заниматься любовью в парке.

— А в больнице? — его слова были полны укора. — Ты совершаешь это, ибо не можешь противиться. В тебе сидит дьявол. Потные ладони в душной тьме и шаги любопытных прохожих. Ты знаешь, что мне дурно делается из-за тебя! О Боже, как ты мне отвратительна! Ты слышишь?

Девушка была потрясена. Она побледнела еще больше и сжала зубы. Безвольно надломившееся тело выражало отчаяние неразумной молодости.

— Ну, что скажешь?

Слабая протестующая усмешка, которую она не могла удержать, скользнула по ее лицу.

— Все не так, — заявила она. — Знаете, дядя, мне кажется, вы сами знаете об этом только по книгам.

Он вздрогнул, словно от удара по лицу, и Кэмпион, распознавший что-то знакомое в этом взрыве, внимательно в него вгляделся.

Лоуренс, разумеется, разозлился еще больше и метнулся в сторону камина.

— Да, я читал, и очень много. — Схватив конверт с камина, швырнул в ее сторону. — Станешь отрицать, что это ты писала?

Поспешность, с которой она схватила конверт, делала ее удивление убедительным. Непонимающе взглянула на адрес.

— Разумеется, нет. Это не мой почерк.

— Нет? — Он яростно навис над нею. — Не твой? Так ты не отвечаешь за все те анонимные письма, которые навлекли на нашу семью этот страшный скандал?

— Нет. — Когда до нее дошел смысл обвинения, кровь прилила к лицу. В эту минуту она его явно боялась, глаза еще потемнели и расширились. — И говорить так — подло.

— Подло? О Боже! Девочка моя, ты хоть знаешь, что пишешь? О Боже! Из каких закоулков подсознания вылезает эта мерзость? Прочти и, ради Бога, брось отпираться!

Клития неуверенно замерла с конвертом в руках, не зная, что делать. Нахмуренные брови давали понять, что она явно сомневается в его нормальности. Наконец она достала из конверта сложенный, грязный листок, но разворачивать не стала.

— Говорю честно, я никогда раньше его не видела, — начала она решительно, но даже не надеясь убедить. — Я, дядя, говорю святую правду. Никогда не видела и вообще я не такая, чтобы писать анонимные письма. Разве вы не понимаете, что все, что вы тут наговорили, ко мне не относится?

— Читай, Клития, — голос его сорвался. — Ты это сделала и должна отдавать себе отчет, как мерзко поступила. Это твой единственный шанс. И я тебя заставлю это понять.

Развернув листок, она заглянула в него и отстранила от себя.

— Не имею ни малейшего желания. — В своем благородном возмущении она еще больше напоминала мисс Ивэн. — Вы что, не видите, что совершаете фатальную ошибку? И не имеете никакого права так со мной обращаться. Я не позволю. Сейчас же заберите эту мерзость, или я брошу ее в огонь.

— Читай. Читай вслух.

— Не буду.

— Читай!

Чарли Люк поспешно вышел на средину комнаты и перехватил листок. Он был ужасно возмущен.

— Хватит! — голос его звучал весьма властно, и сам он смахивал на ангела мщения в современном исполнении.

Лоуренс Палинод даже не заметил, что Люк не вошел в двери.

— Не слышал, чтобы вы стучали! — надменно бросил он.

Наверно, только эта фраза могла в тот момент ошеломить Люка. Он раскрыл рот, потом закрыл его, не произнеся ни слова, однако его возмущенный взгляд был острее стилета.

Так он простоял, меряя взглядом Лоуренса, секунд пятнадцать, потом перевел взгляд на Клитию. Та была потрясена не меньше дядюшки, гамбит Люка ее совершенно ошеломил.

— У тебя есть какое-нибудь выходное платье? — спросил инспектор. — Что-нибудь поприличнее, что надеваешь на свидания?

Она виновато кивнула.

— Иди переоденься. Давно пора покончить с этим, тебе не кажется? — широким жестом он перечеркнул семейные авторитеты и заодно инсинуации Лоуренса на тему процесса полового созревания. — На моем участке хватает семнадцатилетних девиц, которые давно уже стали хорошими женами и матерями, — добавил он, словно поясняя.