— Сначала я принял его за одного художественного критика. Особенно когда он начал делать заметки в блокноте, но когда ему вздумалось положить на поднос спички, мне стало понятно, что эта роль не для него.

— Кого именно?

— Освальда Берка.

Он с удивительной горечью произнес это имя, и Джил посмотрела на него широко открытыми глазами.

— Ах, вы так не считаете! Конечно, ему действительно все это нравится. Может быть, он и прав. Правда, это не касается этих кусочков губки, даже если он от них в восторге. Но он действительно разбирается в картинах, разве не так? А я нет. Так что мне трудно составить о нем свое мнение. Кроме того, у него блестящее перо. Мне здесь больше всего доставляет удовольствие наблюдать за тем, что делается. Иногда мое внимание привлечет какая-нибудь картина с понятным сюжетом, а иногда и то, и другое.

Ей не хотелось оказаться втянутой в спор о современном искусстве, понимая, что она не настолько хорошо разбирается в нем, чтобы поддержать дискуссию. Джил постаралась присоединиться к Дэвиду, и молодой человек снова отстал и не старался больше следовать за ней.

Час спустя Уинтринхэмы почувствовали, что с них достаточно или, как выразился Дэвид, «подсознание удручающе однообразно».

— Ты имеешь в виду постоянные повторы?

— Да, и это тоже.

— Ну, они сознательно копируют друг друга. Художники часто объединяются в группы.

— Современные объединения слишком похожи между собой.

— Давай лучше отправимся взглянуть на настоящие картины.

— Тише!

Они осмотрели другие залы галереи и затем в хорошем расположении духа отправились на поиски чая.

— Мы слишком многого ждем от современного хлама, — заметила Джил. — А на поверку всегда выходит одно и то же. Мы ждем, что большинство работ будет отмечено искрой гениальности, и поэтому не можем приклеивать им ярлык второсортности, который они заслужили. А для того чтобы определить двух-трех лучших представителей этого поколения, потребуется немало времени и сил. Мы ждем от них слишком многого.

— Совсем как наш юный друг.

— О, он был абсолютно уверен, что все это чепуха. Но, возможно, его негодование вызвано тем, что он не видит в этом никакого смысла.

— Хотя и должен разбираться в этом. По крайней мере, он имеет к этому непосредственное отношение.

— Что ты имеешь в виду?

— Разве ты не заметила у него в руках блокнот для зарисовок? И карандаш всегда наготове? Когда мы уходили из зала, он рисовал в нем кого-то. Мне кажется, это была ты.

— Надеюсь, что нет!

— Ну почему? Довольно привлекательная личность.

— Ах, дорогой! Ты просто старый льстец. И это после стольких лет.

— Не притворяйся, что тебе это не нравится.

Через полчаса они снова поднялись наверх и оказались в центральном холле.

— Интересно, — заметила Джил, — наши экспонаты все еще остались на месте?

— Ты имеешь в виду эти вещицы?

— Как тебе будет угодно, но я рассматриваю это как наше коллективное творчество и считаю, что мой аспирин придал ему подлинную завершенность.

— Пойдем посмотрим. Толпа в выставочном зале поредела. Теперь посетители с озадаченным выражением лица подолгу задерживались и внимательно разглядывая экспонаты. И только двое мужчин в центре зала оживленно беседовали и смеялись. Молодой человек в суконном пиджаке стоял поодаль и сосредоточенно рисовал в своем блокноте.

— Ну, что я тебе говорил? — сказал Дэвид, подталкивая Джил, когда она склонилась над подносом с сюрреалистической композицией.

— Они все еще на месте, — довольно заметила она. — И появился еще один коробок спичек.

— Возможно, это дело рук молодого человека с карандашом?

— Кого? Ах да, я поняла. Похоже, он очень увлечен своей работой, не так ли? Тебе не кажется, что он рисует Джеймса?

— Хотел бы я знать. Пойдем и спросим его об этом. Они направились к молодому человеку, но в это время собеседники в центре зала тоже пришли в движение, а один из них, заметив Уинтринхэмов, улыбнулся и подошел к ним.

— Нас перехватили, — пробормотала Джил, и в следующую минуту она уже обменивалась рукопожатием с Джеймсом Симингтоном-Коулом, врачом-офтальмологом госпиталя Святого Эдмунда. После этого он представил своего спутника, самого Освальда Берка.

Она была приятно удивлена его наружностью и уже не в первый раз отметила, что внешность писателя никогда не совпадает с тем впечатлением, которое оставляют его произведения. Работы Берка обычно были прямолинейными, резкими, с долей сарказма, но в то же время честными и, можно сказать, страстными. А перед ней стоял мужчина с заурядной приятной внешностью, но в то же время она почувствовала на себе его проницательный взгляд. Она не отважилась обсуждать с ним эту выставку, ей только очень хотелось показать, как они с Дэвидом приняли в ней участие. Но после нескольких общих замечаний по поводу возрождающейся популярности картинных галерей мужество оставило ее, — и беседа подошла к концу. Освальд Берк и Симингтон-Коул покинули зал вместе.