— Не важно, чьим посредством. И я могу ошибаться. Но мне казалось, что вы спрашиваете меня, что можно сказать городу…

— Что это дело случилось по заступничеству святого Эньяна?

— Да хоть самого Флавия Аэция — кто может доказать, что это не так?

— Вы.

— Я могу исчезнуть. На время или навсегда. Пусть считают, что я погиб в бою, — как и должен был. Только слишком увлекся, преследуя противника, а потом они с безымянным арелатским офицером сидели на краю поля, залпом опустошив фляжки, молча — и смотрели, как с неба проливается пламя. Багровое, алое, померанцевое, желтое, сине-прозрачное пламя, бесконечный поток, хлещущий на землю из злой черной тучи… — Правда, остаются эти двое, сегодняшних.

— Вы имеете в виду героических солдат королевы, которые с риском для жизни спасли меня от покушения? Раненому, конечно же, померещилось — в такой суматохе на темной улице это неудивительно. Если он и расскажет, что видел вас, ему можно будет не поверить. А мне будет приятно, если архиепископ задумается о том, что произошло у Рагоне, кто тому причиной и не может ли нечто подобное случиться где-нибудь еще.

Да и исчезать навсегда вам не придется. Как я уже говорил, у нас тут вышло свое чудо… вполне достойное святого Эньяна, кстати — так что вам будет достаточно отпустить бороду и пересечь один узкий пролив. С рекомендациями Его Высочества на островах вас примут прекрасно, а Трибуналу туда хода нет… Тысяча лет, — кажется, д'Анже думал вслух, — если бы я мог быть уверен. Святой… оказался бы очень кстати, особенно в виду… — он сделал короткий жест в сторону дома. — Возможно, на юге бы успокоились. Странно, кстати, что наши арелатские друзья послали всего двоих.

— Странно, — Пьетро опять смотрел на руки. На предложение он не ответил — нужно было его хорошенько обдумать. Может быть, лучше вернуться домой, в тихую и спокойную Кастильоне-ди-Сичилью. Хотя рано или поздно доминиканцы доберутся и туда. Нет, он уверен, что уезжать еще не время, пусть и не осталось ни одного ясного ему повода дальше пребывать в совершенно чужом теперь Орлеане. Столица была городом Марка, это он здесь чувствовал себя как рыба в воде, хоть и клялся, что ненавидит Орлеан, а городом ди Кастильоне не стала. Но — рано… почему? Что еще не сделано? — Ваше Преосвященство, вы не хотите предупредить наше… новое чудо святого Эньяна, что им следует быть еще осторожней, чем вам? Вильгельмианам, чужим вильгельмианам много легче к ним подобраться, а их смерть остановит войну не хуже вашей.

Ведь так и есть — аурелианские еретики останутся без вождя, приманивать новообретенных арелатских подданых станет некем. И наверняка полетят обвинения, один неосторожный шаг — и начнется междоусобица.

— Хотя если бы я играл за Арелат, — продолжил Пьетро, удивляясь самому себе — ему до сих пор не приходило в голову ничего подобного; да и бесед о политике Аурелии он с канцлером не вел; д'Анже его мнения не спрашивал — вот он и молчал. — я ударил бы выше. Что им терять?

А вот об этом варианте канцлер явно не думал вовсе, слишком уж высокой была цена такого шага. А напрасно: ни Толедо, ни Равенна, ни «крестоносцы», чем их ни опои, на такое не пойдут, а вот Арелат ничего не потеряет, а выиграть может крупно. Арелатцы попытались убить д'Анже не в самое удобное время, не в самом лучшем месте, почти без подготовки — и послали только двоих. Его смерть может остановить войну, смерть де Немюра ее остановит куда надежней… а вот смерть короля, скорее всего, ввергнет Аурелию даже не в смуту, а во внутреннюю войну.

— Через два часа после заката опять совет, — сказал д'Анже. — Война — хлопотное дело.

— Но Его Величество спит… — собственное возражение прозвучало нелепо.

— Зато де Немюр будет во дворце — он следующий в цепочке наследования и обвинить его очень легко, — а вот я наверняка опоздал бы. В лучшем случае. Едем.

Этот экипаж может двигаться очень быстро. А его хозяин умеет быстро думать. Иногда он ошибается. Но почему-то Пьетро уверен, что сейчас ошибки нет.

Пока Гастон слушал фрейлину, пока перед глазами сами по себе формировались связи и развилки, варианты событий, пока он сквозь эту — крону? паутину? — искал взглядом нужного человека и подбирал точные слова, какой-то частью себя он, как обычно, благодарил Бога и Его Франконское Величество и желал последнему самого хорошего, чего мог честно желать — легкой смерти и искреннего раскаяния перед ней. За то, что вырастил дочь и отослал ее из страны, так и не успев понять, кем она стала.

Ури была в туалетной с одной из своих дам, когда ударил большой колокол Святого Эньяна. Сначала она испугалась, что потеряла счет времени и совет уже начался — королева любила точность — но ни замковая церковь Святого Иво, ни собор, не подхватили вслед… значит, просто звонарь ошибся, или кто-то толкнул колокол. Но Ури решила поторопиться и только отворила дверь, как увидела, что по коридору идут трое дворян из их собственной свиты. И не к оружейному залу, где должны были остаться сопровождающие, а куда-то в сторону левого крыла, где находились покои короля, а больше не было ничего достойного внимания. Поднимать тревогу Ури не сочла нужным — скорее всего, эти трое просто уже успели с кем-то поссориться и назначили встречу, а если и задумали что дурное, то лучше тихо пресечь их действия, не компрометируя партию — но решила все же проверить сама, благо времени, судя по замковым часам, оказалось достаточно.

Ури была… была бы права, если бы не то, что затеять ссору или угодить в нее эти трое не могли, негде и некогда, они вообще не имели права покидать приемную, шевалье де Сен-Омер буквально напросился на дежурство не в очередь, если они специально показались ей, значит, хотели выманить, похитить или убить, если она увидела их случайно… это может быть конец всему.

— Ваше Высокопреосвященство, господин архиепископ, у меня есть основания думать, что нашему с вами племяннику и королю грозит беда.

Они неслись по коридорам и переходам, дворец столько раз перестраивался, что дал бы форы ферзя любому кроличьему раю, любой сурчине… Трижды нелюбезный кузен-архиепископ будет свидетелем, он фанатик, но он честен, лишнего не наговорит, и он — пропуск, не меньше трети из королевских мушкетеров — «крестоносцы»…

— Если король умрет… — задыхаясь, говорит архиепископ.

— Если мой племянник умрет, — обрывает его Гастон, — я отрекусь от своих прав в пользу моего ребенка.

— Но у вас нет детей…