— Ну да, я тоже — если только травы…

— А вообще, время сейчас такое — не до травы. Ты веришь, что у нас тоже будет «оранжевая революция» или что-то подобное?

— Не особо.

— Вот и я не верю. А хотелось бы. Так задрали эти правители, все это чмо кагэбэшное, просто пиздец. Хотя мне — любой правитель в падлу. Для меня единственный строй — это анархия. Но и то, анархия — это когда ты один. А когда есть кто-то еще, то какая это анархия? Так, профанация.

— Но я не хочу, чтобы в музыке было много политики. Это тупо…

— А я не говорю, что должно быть много. Музыка — это музыка, а политика — это политика. Но надо высказывать идеи. Если, конечно, есть, что сказать. Вот тебе, как ты думаешь, есть, что сказать?

— Есть.

— Это заебись, это хорошо, это супер.

Недалеко от нас стоит компания чуваков с бородами и множеством сережек в ушах — «альтернатива».

— Пойду поздороваюсь, — говорит Курт. — Знаю одного. Мы с ним когда-то мутили, но проект обломился.

— Ну, я тогда, наверно, пойду. Диск послушаешь — позвони.

— Да, хорошо. Ну, давай.

— Давай, пока.

Техникум. Я, Леха и Курт идем по пустому коридору. Я спрашиваю у Курта:

— Ну, как тебе первая репетиция?

— Нормально. Нормальная группа, все супер.

У выхода сидит толстый охранник с тупой рожей, разгадывает кроссворд. Он недовольно смотрит на нас: придется оторвать свою жопу от стула и отомкнуть нам дверь.

Мы выходим на крыльцо. Четыре чувака выгружают из багажника «пятерки» гитары — тоже приехали репетировать. Курт машет рукой волосатому парню, волосатый кивает в ответ.

— Это Кубарь, — говорит Курт. — Я играл с ним в металльной команде, называлась «Вомбат».

Стоим в переходе, у киосков, напротив стеклянных дверей метро. У каждого в руке по бутылке «Клинского» — Курт угостил нас в честь первой репетиции.

— Панк-рок должен быть социальным и интеллектуальным, иначе это не панк-рок, а попсня, — говорит Курт. — Я херею от всех этих чистеньких мальчиков и девчонок, которые зовут себя панками, покупают кеды по три тысячи и майки по полторы и ходят на концерты «Наива».

— Да, поп-панк — это какой-то абсурд, — говорю я. — Все равно что «колхозный мерседес».

— Это, пиплы, оксюморон, — говорит Леха.

— Чего? — переспрашивает Курт.

— Это термин такой. «Колхозный мерседес» — это оксюморон. «Соленый сахар» — тоже оксюморон.

Леха ставит бутылку на заплеванную плиту, садится на корточки. Он вынимает из рюкзака книгу — Ален Гинсберг «Индийские дневники», — открывает, начинает читать.

В переход спускаются два мента, лейтенант и сержант, идут прямо к нам.

— Давайте-ка ваши документы посмотрим, — говорит лейтенант.

Я вытаскиваю паспорт, протягиваю ему, он листает, поднимает глаза на меня.

— Фамилия?

— Маркин.

Мент возвращает мне паспорт. Я не понял вопроса. Если он думал, что я этот паспорт украл, то я и фамилию мог посмотреть. Кроме того, в паспорте есть фотография.

Менты берут паспорта у Курта и Лехи.

— Ну, чего вы стоите здесь, а? Только засераете переход, вон сколько мусора из-за вас. — Лейтенант смотрит под ноги. На плитах валяются окурки, пакет от чипсов «Лэйс», раздавленная пачка от сигарет «L amp;M».

— Это не мы, — говорит Курт. — Мы только что подошли. Постоим, пиво выпьем — и бутылки положим спокойненько в мус-с-с-сорку. Ясно?

— Ты здесь не выебывайся, — говорит сержант. — Слишком умный. Здесь я говорю, что делать, ты понял?

— Ладно, пошли, — говорит лейтенант. — Этот черный говнюк уже ждет.

— Не, ты подожди, хули он…

— Сказал — пойдем. Время дорого…

Менты поднимаются по ступенькам.

— Ебаные акабы, — говорит Курт. — Ходят, пристают к людям…

— «Йедем дас зайне», — говорит Леха. — Каждому свое. Они делают свое дело, мы — свое. Их дело — мешать нам жить, наше дело — сделать так, чтоб они нам не мешали…

— Короче, если время есть, можно дернуть ко мне. — Курт допивает пиво, наклоняется, ставит бутылку на плиты. — Там должны мои друзья зайти — посидели бы, водки попили…

— Я бы с радостью, но у меня «стрела», — говорит Леха.

— С девушкой? — спрашиваю я.

Он кивает.

— А ты поедешь, Саня?

— Поеду.