Шрифт:
30
Для чистых чисто все. Мои мечты, Ее мечты — окутало Забвенье: Забыли мы, под чарой красоты, Всех чаяний общественных крушенье, Хоть с ними мы связали столько лет; На нас нашла та власть, та жажда, знанье, Что мысли все живит, как яркий свет, Всем облакам дает свое сиянье: Созвездия нам навевали сны, На нас глядя с лазурной вышины. 31
То сладкое в нас было упоенье, Когда в молчанье каждый вздох и взгляд, Исполненные страсти и смущенья, О счастье безглагольном говорят — Все грезы юных дней, их благородство, Кровь общая, что в нас, кипя, текла, И самых черт нам дорогое сходство, И все, чем наша жизнь была светла. Вплоть до имен, — все, что в душе боролось, Нашло для нас безмолвный властный голос. 32
И прежде чем тот голос миновал. Ночь сделалась холодной и туманной, С болота, что лежало между скал, Сквозь щель в руину гость пришел нежданный — Бродячий Метеор; и поднялось До потолка то бледное сиянье, И пряди голубых его волос От ветра приходили в колебанье, И ветер странно в листьях шелестел, Как будто дух шептал нам и блестел. 33
Тот Метеор облек в свое сиянье Листы, на ложе чьем я с Цитной был, И обнаженных рук ее мерцанье, И взор ее, что нежил и любил, — Одной звезды двойное отраженье, На влаге переменчивой волны, — Ее волос роскошное сплетенье, Мы оба были им окружены. И нежность губ я видел, побледневших, Как лепестки двух роз, едва зардевших. 34
К болоту Метеор ушел, во тьму; В нас кровь как бы на миг остановилась, И ясно стало сердцу моему, Что вот она одним огнем забилась В обоих; кровь ее и кровь моя Смешалась, в чувстве все слилось туманном, В нас был восторг немого бытия С недугом, упоительно-желанным; Лишь духи ощутить его могли, Покинув темный тусклый сон земли. 35
То было ли мгновением услады, Смешавшим чувства, мысли в зыбях тьмы И даже погасившим наши взгляды, Чтобы друг друга не пугали мы, И ринувшим нас в вольное забвенье, Где встретили мы страстность, как весну? Иль было это тех времен теченье, Что создали и солнце, и луну, И всех людей, что умерли, но были, Пока мы здесь о времени забыли? 36
Не знаю. Как назвать, мечтой какой, Те полные забвенья поцелуи, Когда рука сплетается с рукой И с жизнью жизнь сливается, как струи? Как взор назвать, что потонул в огне, И что это за властное хотенье, Что сердце по-обрывной крутизне Ведет вперед, за грани отдаленья, К тем вихрям мировым, где, пав на дно. Два существа сливаются в одно? 37
То тень, что между смертными незрима, Хотя слепые чувствуют ее; И власть ее божественного дыма Здесь знать дала присутствие свое, Где нежною четой, в любви сплетенной, Мы пребывали до тех пор, когда Ночь минула и новый день зажженный Погас, — и я почувствовал тогда, Луна была в выси над облаками, Сбиралась буря с громкими ветрами. 38
Казались побледневшими уста У Цитны, под холодною луною Ее волос роскошных красота На грудь струилась темною волною; А там, в груди, царила тишина, В ее глазах, в их глубине бездонной, Была услада радости видна; Пусть за стеною ветер возмущенный Свистел и пенил ключ, бежавший с гор, — Мы были тихи, ясен был наш взор. 39
Любовь горела в нас безгрешным светом, И подтверждал безмолвно каждый взгляд, Что слиты мы негаснущим обетом, Что совершен таинственный обряд. Немногим был восторг такой прозрачный Дарован, — к нам пришел он вновь и вновь: Мы праздновали в этой ночи брачной Созвучность дум и первую любовь, — И все мечты, с их вешним ароматом, Пленительно сестру венчали с братом. 40
Природы целомудренный закон Любовь влагает в тех, что вместе были В младенчестве, — когда свой первый сон Они под властью новых не забыли, И если их обычай не стеснил, И рабство не связало роковое. Там, где течет Эфиопийский Нил, В священной роще дерево живое, Чуть тень к нему от птицы с высоты Падет, — сжимает, дрогнувши, листы, — 41
Но родственные листья обнимает — И в час, когда ему сияет день, И в час, когда листы разъединяет У всех других растений ночи тень. Так мы сливались в ласке неизменной, Любовь питала юные сердца Той мудростью святой и сокровенной. Чья музыка струится без конца; Так мощный Нил дарит обогащеньем, — Египет весь живет его теченьем. 42
Как отклик тех журчавших родников Был голос Цитны, нежно-переменный, Мой голос слит был с ним, созвучьем слов, Мы были двое в пропастях вселенной; И между тем как буря в облаках Гремела, говорили мы о грозном Крушенье всех надежд, — о семенах. Что скрыты все же в воздухе морозном И зло убьют; для нас горел маяк, Не поглотил нас в жадной бездне мрак. 43
Но Цитна третий день уже не ела; Я разбудил Татарского коня И обнуздал его рукой умелой, Доверчиво смотрел он на меня; Скорбя о неизбежности разлуки, Хотя и на недолгий, быстрый срок. Был полон я такой глубокой муки, Что уст от уст я оторвать не мог, — В таких прощальных ласках есть безбрежность: Еще, еще, растет и жаждет нежность. 44
В последний раз поцеловать, взглянуть, — И Цитна смотрит, как я уезжаю; Гроза и ночь не закрывали путь Среди стремнин ближайших; дальше, с краю. Ползли туманы, ветер мглу принес, Но все еще сквозь сеть дождя виднелась На белой ткани темнота волос, Разлившаяся их волна чернелась, Домчался по ветрам прощальный крик, И вот уже равнины я достиг.