Исчезло Я ограниченной телесности, надоедливой повторяемости поступков, ощущений, чья сила и глубина одобрена и откалибрована жалкими сотнями тысячелетий предшествующих поколений, и возникло Я пространственной и временной беспредельности, сравнимого с мощью сгущений абсолютного света, в чьих объятиях покоится тело.

— Он грезит.

— Разбуди его.

— Он грезит, — повторяет голос.

— Так разбуди его!

— Он видит что-то чудесное.

— Сейчас мы все увидим что-то чудесное, кехертфлакш!

Заколдованное слово окончательного пробуждения. Сворден открыл глаза. Голова покоилась на чьих-то костлявых коленях. Ледяные, скользкие пальцы касаются щек. Появилось лицо — поначалу расплывчатое, неясное, как будто всплывающее из толщи мутной, грязной воды. Волосы неопрятными сосульками, кожа, испещренная пятнами. Пятнистая!

— Ты что тут делаешь? — одними губами спросил Сворден. Память тщится сохранить осколки минувших грез, но они тают, оставляя лишь пятна сожаления в море усталости.

— Пошла за тобой, — улыбнулась Флекиг.

— Врет тварь, — ткнул болтом ей в щеку Кронштейн. — Церцерсис послал присматривать. Суши днище, трахофора!

— Сам такой, — улыбка превратилась в злой оскал.

— Хо-хо-хо, — болт неумолимо приближался к ноздре Свордена.

Сворден оттолкнул руку Кронштейна и сел. То, что он поначалу принял за головокружение, оказалось болтанкой. Дасбут раскачивался с кормы на нос и, к тому же, заваливался на один борт. В их компании обнаружился еще один новоприбывший — в проеме люка в обнимку с огнеметом сидел Патрон и замазывал новые ожоги вязкой дрянью, черпая пальцем из банки.

— Дотла еще не сгорел? — поинтересовался Сворден.

— Не-а, — огнеметчик потрогал почерневшие остатки носа и осторожно потер стекла темных пенсне, с которыми не расставался, хотя не мог их носить. Затем вновь приделал пенсне проволокой к кожаному шлему.

Флекиг схватила Свордена за локоть:

— Он не хотел за тобой в трюм спускаться.

— Не-а, — согласился Патрон.

— Всем отсекам доложить о неисправностях! — объявил Кронштейн. Дасбут тряхнуло. — Дерьмовые у нас дела.

— Сорвались? — спросил Сворден, хотя и так ясно — дасбут погружался все глубже. Механизмы кряхтели и сипели, сдерживая чудовищное давление.

— Нахлебались гноища по самые уши, — сказал Кронштейн. — Патрон, ты чего сюда приперся? Подыхать?

— Не-а.

— Ну, тогда мы в безопасности, — Кронштейн с такой силой прикусил болт, что из уголка рта потекла струйка крови. — Раз Патрон сюда притащился, да еще со своей дерьмокидалкой, то лучше места в гноище не сыскать.

— Может… э-э… Башка нас выведет? — предположила Флекиг.

— Заткнись уж, доска с дыркой, — Кронштейн сплюнул и встал, держась за скобы.

Что-то заскрипело, заскрежетало, а затем принялось мучительно выдираться с оглушительным хрустом.

— У нас кок служил, — сказал Кронштейн, — так он точно так зубы щипцами драл. Настоящий мастер.

— Не-а, — подал голос Патрон, закончив пользовать раны. — Не кок. Электрик. И не щипцами, а разрядником. Зубы вместе с зенками вылетали!

Флекиг вскочила на ноги, сжала пальцы в кулаки, зажмурилась и завизжала.

— Не парь кость, — сказал Кронштейн, дождавшись паузы в визге Флекиг. — Кок был, кок.

— Не-а, электрик.

Хруст сменился астматическим сипением.

— Открыть кингстоны! — Кронштейн выпрямился и отдал честь. — Команде приготовиться к затоплению! Переходник сорвало.

— Жила у нас приблуда, — сказал Патрон и мечтательно зажмурился, — так у нее такие кингстоны имелись — полное затопление! И без всяких переходников рубку срывало.

— Мы так и будем подыхать? — всхлипнула Флекиг.

— Сколько у нас времени? — спросил Сворден.

— Ни хрена нет у нас времени, — сказал Кронштейн. — Сейчас зацепимся за топляк, встанем раком и уйдем вниз иглой.

— А если дырку прожечь?

— Что скажешь, Патрон? — Кронштейн повернулся к огнеметчику. — Твоей дерьмокидалки на хорошую дырку хватит?

— Не-а, — помотал головой Патрон. — Ее на две хорошие дырки хватит.

Сворден попытался представить происходящее с дасбутом. Лодка набрала гноище и теперь продавливала жидкий грунт, чтобы окончательно погрузиться в бездну. Вокруг них пока находился слой топляка — дасбутов, нахлебавшихся гноища, но все еще соединенных с кладбищем кораблей.

Сорвавшийся дасбут никогда не тонул один — гигантское сооружение цеплялось за себе подобных, порождая цепную реакцию. Хрупкое равновесие в топляке нарушалось, времянки-пробки выбивало, пробоины расширялись, и все больше лодок отрывалось от архипелага.