Шрифт:
Так они потеряли друг друга в центре великой Кара-Кумской пустыни — отряд пограничников и караван с драгоценным запасом воды и фуража. Тщетно через каждый час пути зажигал Шаров новые и новые сигнальные костры.
На другой день отряд подошел к колодцу Бак-Кую. В колодце валялся дохлый верблюд.
Установили рацию, опять вызывали Джураева и опять Пятерка не отвечала.
Булатов и Шаров стояли на гребне высокого бархана.
— Ты видишь? Видишь это озеро? — быстро заговорил Булатов. — Вон там, вдали, озеро! Вон за теми кустами, за саксаулом!
Вдали не было ни озера, ни кустов. Всюду вздымались только желтые гигантские волны песка. Горизонт струился, и в этом знойном мареве измученный жаждой человек мог увидеть не только озеро, но и реки и города. То был мираж...
Отряд двинулся к третьему колодцу.
...Достигнув дна колодца и освободившись от веревки, которую тотчас вытянули наверх, Булатов присел на корточки и пощупал дно и стены. Всюду сухой, текучий песок.
Постепенно глаза привыкли к полумраку, и Булатов убедился, что опасения проводника Ислама были не напрасны — до чего же ветхи стены сруба!..
На дне колодца было душно, но зато не так жарко, как наверху. Булатов порадовался тому, что спустился сюда, и, не дожидаясь Киселева с Никитиным, стал насыпать саперной лопатой в ведро песок. Раз, два, три... И вдруг лопата уперлась во что-то твердое. Опять басмачи сбросили в колодец дохлого верблюда? Но почему же не пахнет падалью? С ожесточением копая песок, Булатов вспомнил все дни тяжкого перехода по пустыне и вчерашний мираж. До чего же реально он видел и озеро, полное прохладной, чистой воды, и зелень кустов!..
В колодец спустились Киселев и Никитин. Втроем они откопали колоду, служившую прежде для водопоя, — о нее и ударилась лопата Булатова, — а потом выкопали черепки разбитых пиал.
— Басмачи постарались! — зло сказал Киселев. — Их работа...
Спустя тридцать минут Киселева и Никитина сменили Сахаров и Садков.
Рядом с колодцем, на поверхности, медленно рос холмик сухого песка, смешанного с углем и золой давних костров. К исходу второго часа неимоверных усилий извлеченный со дна колодца песок стал чуть-чуть влажным, а еще через полчаса, когда песок вытряхивали на землю, он уже сохранял форму ведра.
Радостное волнение охватило лагерь. Обессиленные от жажды люди подползали к колодцу. Некоторые из них поднялись и стали помогать оттаскивать песок от сруба. Лошади, чуя влагу, поворачивали головы в сторону колодца, нетерпеливо ржали.
«Вода будет», — написал Булатов на вырванном из блокнота листочке и послал записку наверх Шарову.
— Скоро пойдем на поиски Джураева! — громко объявил командир бойцам. «Только где же его искать?» — с тревогой подумал он про себя.
Прошло еще минут двадцать, однако песок не становился более влажным, наоборот, он почему-то, опять начал рассыпаться.
Ислам пощупал песок, сокрушенно покачал головой:
— Снег таял, в глубину ушел!.. Объяснение было правдоподобным, но до чего же не хотелось в него верить! Измерили веревкой глубину колодца: тридцать один метр! Шаров знал, что в здешних местах средняя глубина колодцев — тридцать метров, и запросил секретаря партбюро:
— Стоит ли дальше копать?
— Без воды не поднимусь! — ответил Булатов. У него кружилась голова, он едва держался на ногах, но его не покидала уверенность, что воду добудут.
— Командир сказал, чтобы вы поднялись наверх, — передал Булатову вторично спустившийся в колодец комсомолец Никитин.
— Скажите, что чувствую себя хорошо, — хрипло ответил Булатов. Время от времени он садился на дно, подогнув ноги, чтобы не мешать товарищам, и несколько минут сидел так, не чувствуя тела, упрямо твердя себе: «Добудем воду, добудем!..»
Еще полчаса прошло и еще полчаса, а песок все такой же сухой, сыпучий.
«Кто это так тяжело и хрипло дышит? — подумал Булатов, прислушиваясь. — Неужели я сам?..»
— Пятерка все не отвечает, — сказал ему парторг второго эскадрона Киселев.
— Лошадям плохо, некоторые уже полегли, — пожаловался Вахрушев.
Так каждая новая смена бойцов рассказывала Булатову о том, что творится наверху.
Ему сказали, что умер от солнечного удара снайпер Гаврилов, что при смерти врач Карпухин, а оба радиста впали в беспамятство, что опять поднялся ветер — не вернулся бы самум! — что сдохли три лошади и в том числе ахалтекинец Булатова Алмаз...
И каждый спрашивал: