Тут мамочка-Адмирал завершила беседу с дитем. Похоже, все получилось. Не важно, что дитю почти полторы тысячи лет. Мать все равно старше и опытнее.

– Ну,- сказала Мелисса умиротворенно,- еще по бокалу?

Я набрался наглости и рискнул:

– За удачно завершенную операцию!

– Ха! Неплохо! Я никогда в тебе не сомневалась! С тобой будет приятно работать.

Мы выпили.

Я обнаглел окончательно и спросил:

– Мэм, а почему вы разговаривали с дочерью по обычной связи?

– Алекс, ты сюда прилетел на флаере?

– Да.

– А почему не на «Джо»?…

…

– И вообще, мы так ленивы. Мы все – сибариты, эпикурейцы и даже где-то гедонисты,- она помолчала,- а приходится все время вытирать человечеству сопли, не гнойные, так кровавые! А теперь – не только человечеству,…! Это утомляет.

Мы молча потягивали «вино».

– Мэм, а почему вы сказали, будто мы с вами давно хорошо знакомы? Я видел вас только в Академии, на смотрах и на экзаменах.

Она улыбнулась:

– Ты был мой любимый ученик.

Адмирал пригладила волосы, на лице ее обозначились высокие скулы, на носу появилась небольшая горбинка. На меня смотрела мадам Ванесса. Она усмехнулась:

– Я ведь уже сказала, что стала твоим Ведущим сразу после твоего рождения.

Тут в моей душе зашевелились страшные опасения, и я осторожненько спросил:

– А кем еще вы были в моей жизни?

– Ну, видишь ли, я все-таки – Адмирал, да и других дел у меня хватает, не только в Космофлоте. Больше времени ни на какую роль для тебя я найти не смогла. Но я все время наблюдала за тобой. И очень пристально.

Надеюсь, я не покраснел. Интересно, она в курсе всего-всего?

Она продолжала:

– Должна сказать, что до сих пор ты оправдывал все мои ожидания. Ты молодец. Ну, кое-что заставляло меня улыбнуться. Но стыдно за тебя не было никогда.

«Интересно, а знает ли она про Барракуду? Наверняка знает. А про альфьюрит?»

Ее лицо вновь приобрело черты Мелиссы. Но рука, в которой она держала сигарету, вдруг начала отчетливо зеленеть, кожа загрубела и потрескалась, изящные пальцы удлинились, утолщились и искривились, длинные ногти превратились в загнутые треугольные когти, зеленая кожа потемнела и покрылась сероватым налетом.

«Игуанодон, нижний мел»,- сообразил я и решил посмотреть, что будет дальше. Надо сказать, что эта огромная лапа с остатками серебристого лака на когтях и сигаретой между «пальцами» выглядела омерзительно. Своеобразный у селферов юмор, однако.

Мелисса смотрела на меня. Я молчал. Зелень на коже начала подниматься выше, к локтю.

– А можно потрогать? – спросил я с интересом, протягивая через стол руку.- Всегда хотел узнать, каков Iguanodon bernicsatensis на ощупь.

Мелисса рассмеялась.

– Ах да! Я и забыла. Ведь твоим первым увлечением, еще в самом нежном возрасте, была палеонтология!

Действительно, мое раннее детство прошло в окружении странных животных. Поскольку мой отец – археолог, а мама- биолог, естественным пересечением их интересов была палеонтология. Да и познакомились они на раскопках очередного кладбища динозавров в Южной Сибири, на границе зоны вечной мерзлоты. Помню, года в два-три моим любимым развлечением было разглядывание картинок в монографиях с реконструкциями обликов вымерших животных по их окаменелым костям. А в детской с большим потолочным голоэкраном я играл среди жутких тварей палеозоя и мезозоя. Они бродили по моей комнате, жили своей жизнью, издавали странные душераздирающие звуки, сражались и пожирали друг друга. В этих голофильмах были и постоянные персонажи, среди которых у меня имелись свои любимцы. На одном симпатичном маленьком стегозавре, которого я называл «коник», мне очень хотелось покататься, и я не понимал, почему я никак не могу на него залезть. Других животных, которые мне сильно не нравились, я все время пытался потоптать ногами и, поскольку это не удавалось, очень сердился. Иногда я засыпал на теплом полу детской, а надо мной с хрустом и трубным ревом продолжали бродить какие-нибудь бестелесные диплодоки. Когда к моим родителям приходили друзья, они постоянно возмущенно удивлялись, как это малютке позволяют играть в такие страшные жестокие фильмы, а папа посмеивался:

– Ребенок должен знать жизнь!

Тем временем лапа игуанодона побледнела и сморщилась, и Мелисса сняла со своей руки, как перчатку, сухую тонкую пленку и выбросила ее в камеру мусоросжигателя за настенной панелью.

– Мэм,- решился я задать вопрос,- а в бронтозавра вы можете превратиться?

– В моей локальной базе данных,- она показала на свой лоб,- записи бронтозавра нет, но я могу скачать по Сети. Это будет самый настоящий бронтозавр и для самих бронтозавров, и для любого, у кого нет под рукой необходимой аппаратуры, чтобы обнаружить внутри него мой мозг. Но ты представь, сколько я должна съесть, чтобы набрать необходимые тридцать тонн? А потом? Потом их надо будет куда-то деть… Так что без крайней необходимости… Вот, правда, на Саракосте, помню, быть ящером мне в общем-то понравилось. Они там похожи больше всего на наших Tarbosaurus bataar, знаешь, на тех, из верхнего мела.

Я кивнул. «Как же, как же, знаю, знаю». Тарбозавры в голофильмах мне не нравились как никто другой, но топтать и даже просто пинать их ногами я как-то не осмеливался, уж слишком они были громадные и злобные.

– Вообще-то,- продолжала Адмирал,- теоретически верхнего предела массы нет, но при больших массах и объемах встает проблема управления,- я имею в виду масштабы уже космические. А вот нижний предел масс и габаритов, конечно, существует. Ну не смогу я превратиться в мышку! Или даже в кошку. Алекс, а что мы все сидим за столом? Давай переберемся на веранду.