Семёнова Мария
Шрифт:
Забрачо было сделано из оргстекла и по всей плошали старательно ошкурено наждаком. Что превращало каску в подобие мешка, натягиваемого на голову заложнику. Чтобы не догадался, бедолага, куда его везут.
— Есть, — нахлобучила каску Варенцова, втиснулась в коляску, опустила забрало. Пётр Петрович лягнул ношй, «Юпитер» затарахтел, рыгнул синим дымом... поехали. Кстати, весьма уверенно, невзирая на туман, пещёрскис дорога и закопчённые (то ли солнечное затмение наблюдать, то ли чтоб Джеймс Бонд не догадался) очки. «Абориген? — задумалась Оксана — Или просто не первый год тут живёшь? Тогда от кого прячешься, тут же все с первого взгляда друг дружку должны узнавать, очки там, не очки...»
Скоро миновали сквер, больницу, кладбище, ЛЗС... Промельюгула лесная дорога уводившая куда- то в сторону от основной трассы, но зато осенённая указателем, утверждавшим, что истинная Пещёрка с серебряными избами, русскими печками и сарафанами до пят вообще-то пребывала именно там...
Почему-то эта дорога ощутимо тревожила Оксани- но любопытство. «Когда-нибудь, — подумала Варенцова— когда-нибудь я точно там побываю. Вот поставлю дела более-менее в колею — и обязательно съезжу...»
Матированное забрачо было, как выражаются в народе, от честного человека. Оксане даже не требовалось специально подглядывать, она и так отлично видела, где они ехали. И от неё не укрылось, что, едва мотоцикл выкатился за обиженный судьбой и злыми машинами указатель, как молочный кисель закончился, будто ножом обрезанный. Вокруг засиял летний день — с солнцем на небе, с пением птиц, со свежим дыханием леса.. Впрочем, для Оксаны более актуальны были пластмассовый намордник во весь фейс, рёв двигателя, вонючие выхлопы.
В какой-то момент, когда на неё начала уже нападать зевота, Пётр Петрович свернул налево и покатил по грунтовке, чтобы через несколько минут остановиться среди кустов лещины, за которыми высилась исполинских размеров берёза «Хороший ориентир», — подумала Варенцова
— Ну вот, товарищ стажёр, прибыли. Теперь можете снять шлем, — смилостивился Пётр Петрович, быстро посмотрел на часы и взялся приковывать ■«Юпитер» к берёзе. На кой вроде, в лесной-то глуши? «Да нет, тут он, пожалуй что прав. Не повредит. В России живём...»
Без грозною танкового шлема и защитных очков её спутник выглядел, мягко выражаясь, не очень. Бегающий взгляд, дёрганая физиономия... Клоун тряпичный. Отними у него ксиву и власть, и останется пародия на человека.
«Хорош, — отвела взгляд Оксана — Похоже, напуган до смерти. Интересно, чем? Напуган и оттого, видимо, пьёт. Когда не играет в конспирашки. Ой, мама... начальничек...»
Утешаю только то, что стажировка — это не навсегда. Быть может, очень даже скоро доведётся узнать, чего так боится «тряпичный клоун». И даже самой слегка его напугать.
А Пётр Петрович замкнул цепь внушительным замком с рельефным изображением оскаленного бульдога и приглашающе махнул рукой:
— Товарищ стажёр! За мной.
Оксана двинулась за ним сквозь кусты. Насколько ей было известно, к августу энцефалитные клещи уже утрачивачи активность. Зато оставалось не так долго ждать, пока полетят лосиные вши...
В это время в небе загрохотало — судя по звуку, приближайся вертолёт. А именно Ми-8, винтокрылый ветеран'. Басовитый раскатистый звук быстро нарастал, сотрясая утреннее небо. Вот рёв достиг максимума, локатизовался где-то рядом и сошёл на нет — похоже, вертолёт приземлился.
• Спроектирован в 1961 году.
— Чёрт, — скупо выругался Пётр Петрович, снова посмотрел на часы и перевёл взгляд па Оксану, потянувшуюся к малине. — Вперёд, вперед, товарищ стажёр, нельзя от графика отставать.
Минут через пять они вышли на полянку, посередине которой действительно стоял трудяга Ми-8. Судя по всему, прилетевший непосредственно за ними.
— Заемной... — первым взошёл на борт Пётр Петрович.
Две тысячи лошадиных сил дружно закрутили винт, дрогнули деревья, взмахнули ветками, поплыли вниз. Вертолёт уверенно набрал высоту — и Варенцова, глянувшая в иллюминатор, непроизвольно ахнула;
— Ох и ни фига же себе! Это как же понимать?..
Она увидела, что туман, висевший над болотами непроницаемым покрывалом, имел очень чёткую границу, словно, расползаясь, натыкался на невидимую препону. Только в одном месте ни дать ни взять имелась прореха, и сквозь неё просачивался длинный отросток. Серое туманное щупальце, дотягивавшееся аж до самой Пещёрки...
Пётр Петрович тоже покосился в иллюминатор, потом — хмуро — на Оксану, и промолчал. Ничего, дескать, стажёр Варенец, со временем, Бог даст, всё сами поймёте. Или не даст. Или даст, но ума — или времени — не хватит понять...