– А теперь он не помнит своего имени и злится, если кто-то продолжает спрашивать, – задумчиво проговорила девушка.

– Удобно, правда? Эта часть истории наиболее уязвима.

– Я не об этом… Я думаю, что ребенок-призрак, теряющий память, – самая грустная история из всех, какие я когда-либо слышала.

Джербер застыл.

– Стало быть, ты ей веришь… Ты, как и ее мать, думаешь, что Эва – особенная.

– Я не должна ей верить. Я должна ее изучать, – возразила Майя, вновь прикрываясь своим научным подходом к предмету.

– Но ты наверняка уже составила какое-то представление.

– Эва может быть мостом.

– Мостом?

– Она может связывать нас с чем-то неизведанным.

– И где доказательства?

– Ты говорил, что видел покраснение на коже, когда воображаемый друг причинил ей боль…

– Разум имеет власть над телом, – возразил психолог. – Я уже видел, как такое происходит с другими маленькими пациентами.

– Таким же образом? – скептически осведомилась Майя.

– Не совсем, – признался он. – Такое я наблюдал впервые.

Девушка взяла его за руки.

– Я верю, что нас окружают запертые двери. Вот только наш мозг отвергает знаки и предостережения. Ведь мы обитаем в мире материи и энергии и не знаем, как иначе его рассматривать… Но если мы откроем дверь и позволим нашему разуму видеть, эта дверь уже не закроется никогда.

Майя едва закончила фразу. Что-то заставило ее обернуться.

– В чем дело? – спросил Джербер: он ничего не заметил.

Сделав ему знак прислушаться, она показала на темный коридор за их спинами, который терялся в череде зал и гостиных с запертыми окнами.

Хрустальный звон снова вклинился в пустоту, которую оставила после себя отгремевшая гроза.

Там, в темноте, прячется Эва, испугался Джербер. Если девочка слышала каждое их слово, это нанесет ей непоправимый вред. Он обругал себя за неосторожность.

– Эва у себя в комнате, – прошептала девушка, угадав его мысли. Потом двинулась по направлению к звуку.

Джербер пошел следом.

Переступив порог первой же комнаты, они столкнулись с синьорой Ваннини. Домоправительница стояла неподвижно, сжимая в руках корзину с выстиранным бельем. Из-за перезвона дикобразов на браслете застигнутая врасплох, она закусила губу.

Майя едва не взорвалась. Джербер опередил ее.

– Вы все слышали, верно? – вопросил он обвиняющим тоном.

Та кивнула.

Психолог обычно не выносил людей, всюду сующих свой нос, и обошелся бы с женщиной еще жестче, но смятение Ваннини было настолько очевидным, что это остановило его.

– Если вы любите девочку, никому не рассказывайте о том, что сейчас услышали, – велел он, показывая на верхний этаж. – Даже вашему мужу.

Но по выражению лица домоправительницы, по восковой бледности, покрывшей его, Джербер понял, что речь не о том.

– Вы еще не видели Эву сегодня утром, правда? – спросила женщина, чуть ли не заикаясь.

– Мы вместе позавтракали, потом я отправила ее переодеться и собиралась подняться сейчас, чтобы позаниматься с ней математикой, – ответила Майя, уже начав волноваться. – А в чем дело?

Речь шла о том, что прозвучало в их разговоре с девушкой, предположил Джербер. Очевидно, перед тем как подслушивать, Ваннини случайно увидела нечто такое, что в свете ими сказанного теперь ее ужасало.

Эва сидела, скрестив ноги, на персидском ковре и расчесывала волосы кукле. Невозмутимая, как всегда.

Взглянув на нее, Майя застыла: с губ ее готов был сорваться вопрос. Поэтому Джербер поспешил опередить ее.

Ибо в данный момент было не важно, откуда Эва взяла платье принцессы, в которое была одета.

Наоборот, они не должны были придавать этому значения. И девочка должна была почувствовать их безразличие, иначе они позволили бы ей приобрести над собой новую власть.

Когда дети пытаются привлечь внимание взрослых, те всегда остаются в проигрыше, учил синьор Б.

Тем не менее при взгляде на это платье перехватывало дыхание. Пожелтевшая кисейная юбочка, обрывки атласа, пуговички на корсаже, тронутые ржавчиной. Казалось, это платьице явилось из могилы.

– Добрый день, – поздоровался психолог как ни в чем не бывало. – Вчера мы с тобой не виделись, попробуем сегодня наверстать.

Девочка не шелохнулась, как будто его и не было в комнате.