Я ссыпала моросянку в кулёк, подхватила корзинку с баночками лечебного масла и поспешила во двор. Нужно раздобыть денег на молоко детям.

Морозный ветер тут же пробрался под тонкий шерстяной плащ. Плечи свело судорогой от холода. Я поправила на голове капюшон, подбитый самым дешёвым, волчьим, мехом, но предательские хлопья снега успели залететь в щели одежды. Более тёплых вещей у нас, приживалок святилища, не было, и мне приходилось каждый раз лишь безмолвно скулить, выходя на улицу.

Подойдя к воротам, не удержалась и поглядела на рыцарей, стоявших толпой у алтаря. Паладина среди них уже не было.

Где же он?

Я огляделась. Красный плащ мелькнул по другую сторону поклонной площади возле маленькой мраморной статуи принцессы Беатрис.

Паладин положил к её ногам зелёную ветвь ели, символ вечной жизни, и склонился на колени под усилившимся снегопадом.

— Великая была женщина. Всем помогала, — вздохнула из-за плеча Идда. Я обернулась. — Я тебе шарфик свой хотела дать, холодно! На рынке-то долго стоять!

Травница закутала меня, заворожённо глядевшую на паладина.

— Он что, плачет? — прошептала я онемевшими от холода губами.

— Ему позволительно. Она была его женой. Не подсматривай. Такой любви на земле никогда больше не будет.

Я опустила взгляд. Отвернулась.

— Спасибо за шарф, Идда, — прошептала я и побрела по снегу в тонких кожаных башмаках.

После обеда на рынке уже не так многолюдно. Площадь перед ратушей, где стояли торговые ряды, заметно пустела, была уже не такой тесной и шумной. Однако, покупателей тут ещё толкалось предостаточно.

— Кому целебную мазь? Травы для припарок? — крикнула я, расстеливая льняное полотно на прихваченной с собой скамеечке.

Свет надо мной закрыл бородатый мужик в кожаных доспехах. Наёмник, один из тех, кого нанимал Фалькон для истребления болотожёров и расплодившихся волков. Но по виду, бородач скорее походил на бандита: выбитые зубы, синяк под глазом, дивный хмельной аромат.

— Хе, а чего-нибудь чтобы стручок крепче стоял нет? — прищурился он.

Вот потому на рынок отправляют нас, приживалок святилища, а сами светлые жрицы торговать не ходят. Чтобы не слышать вот это вот…

— Сегодня готовой толнянки нет, извините, господин. Завтра будет, приходите.

Я старалась держаться спокойной и бесстрастной, но было непросто снести наглый развращённый взгляд наёмника.

— Ох, наконец, ты тут! — воскликнула пожилая госпожа, оттеснив бородатого обратно в толпу. — Дай мне мою моросянку. Сколько с меня?

— Один медяк, госпожа.

— А это что? Лечебная мазь? Тоже возьму — у мужа спину прихватило. Нет, даже две давай!

— Пожалуйста, госпожа, — поклонилась я, протягивая баночки и кулёк с сушёной травой.

Я знала, она выводит ей волосы у супруга в паху. Ей нравится, когда мужчина гладкий. Что ж, у каждого свои недостатки…

В руку легли три медные монеты, и я спешно сунула их в карман передника. Ну вот, теперь на молоко малышам хватит.

Неделю назад подкинули к воротам святилища грудничков, и Грета, женщина, что обычно торговала нашими с Иддой травами, занялась малышами: у неё было больше опыта, своих трое.

Я разложила на полотне оставшиеся баночки и поставила с краю блюдце для подаяний.

Мы всегда ставили блюдце: авось добрые люди положат монету Пресветлой деве. Желающие иногда были, но редко. Светлая Альба говорит, что на юге люди больше почитают Деву и приносят в святилища такие дары, что жрицы ни в чём не нуждаются, сидят, да шьют шёлковые платья и украшают изваяния Девы драгоценными камнями.

На севере власть королевства распростёрлась не так давно — лишь в начале правления нашего государя Орвина. Альба рассказывала, что встречалась с ним однажды, и он ей очень понравился. Благочестивый и добрый король, он делал всё чтобы оградить страну от тёмных сил, от колдунов, которые похищали людей и насылали бедствия.

Наконец до Вейгарда добрались королевские защитники — паладины. Может, всё же когда-нибудь и у нас, на окраине, будет счастье?

Из мыслей меня вырвала проплывшая перед лицом рука. Сильная мужская ладонь потянулась к пустому блюдцу и положила на него золотую монету. Я с удивлением подняла глаза, и увидела взмах красного плаща паладина, который тут же скрыла от меня толпа его соратников.

Паладин!

Я схватила монету, пока никто не стащил. Она ещё хранила тепло его руки. Пальцы вновь закололо. По венам потекло благостное тепло, живот скрутило в тугой сладкий узел, и грудь сдавило.