ПЕСОК ХРУСТЕЛ У НЕЕ на зубах и в трещинах ее пересохшего языка. Она попыталась втянуть больше воздуха в легкие, но ее челюсть, похоже, свело. Ее распухшие глаза не могли открыться – на веках запеклась корка из песка и крови.

Свое тело Хелес вообще не чувствовала.

Паника заставила ее открыть глаза. Даже столь незначительное и простое движение потребовало от нее приложить все силы. Яркий свет устремился в больные глаза Хелес, и ее затошнило.

Только тогда она почувствовала свое тело: оно горело в сотне мест, пока Хелес содрогалась, извергая из себя воду, смешанную с кровью. Хелес поняла, что захлебнется, если не сдвинется в сторону или не повернет голову. В промежутках между рвотными позывами она перекатилась и принялась жевать песок, чтобы успокоить желудок. Если бы ее ребра могли говорить, то сейчас они бы визжали от боли. К ногам чувствительность так и не вернулась. Испытывая мышцы, которыми она владела уже десятки лет, Хелес прислушалась. К счастью для нее, она услышала легкое шуршание песка; ей удалось лишь слегка пошевелиться, но даже этого было достаточно, чтобы понять, что у нее не сломан позвоночник и ее колени чем-то связаны.

Хотя солнце слепило ее, но оно еще и согревало. Боль была такой мощной, что Хелес даже не заметила, что замерзла – а точнее, промерзла до костей. Она задумалась, как тело может испытывать такую боль, но при этом не умереть.

Посмотрев по сторонам, Хелес увидела розовое свечение песка и росу на разрубленном кем-то кактусе. Его темно-красные отростки, похожие на пальцы, и разлетевшиеся во все стороны светлые фрукты, очень напоминавшие глаза, сверкали от росы. Кто-то решил убрать кактус с дороги. Хелес понимала, каково ему сейчас.

Нет.

В Араксе росли только пальмы и цветы. Алые рипсы обычно можно было увидеть только на границе города и пустыни. Эта мысль заставила Хелес вздрогнуть.

Тяжело дыша и вдыхая изрядное количество песка, она подняла голову, чтобы осмотреть затянутые дымкой окрестности.

Закрыв один глаз, она увидела глинобитную стену с зарешеченным окном. Превозмогая боль, Хелес повернула голову и увидела белый домик, половину которого уже поглотила небольшая дюна. Между Хелес и домиком лежало еще одно тело – просто темный бугорок, но почему-то она точно знала, что это человек. Ее сердце забилось быстрее.

Хелес наклонила голову и увидела волны песка, уходящие в бесконечную пустыню. Боль мешала ей двигаться, и поэтому Хелес решила пустить в ход уши. В одном из них звенело, а в голове к тому же постоянно стучало, но она сумела расслышать жужжание насекомых, шипение росы и грохот далекого города.

Просторы. Они бросили меня на долбаных Просторах.

Она попыталась сдвинуться с места, но оказалось, что у нее связаны не только ноги, но и руки. Хелес посмотрела вниз и увидела, что завернута в мешковину. Она заизвивалась; на ее губах выступила пена. Приподнявшись, она заставила себя перекатиться – и заорала от боли, когда в ее запястье хрустнули сломанные кости, а израненный лоб ударился о песок.

Она перекатилась еще дважды, и наконец мешковина ослабла настолько, что Хелес уже могла вцепиться в землю ушибленными пальцами. Постаравшись выплюнуть как можно больше рвоты и песка, Хелес растянулась на земле, чтобы солнце согрело ее – и, быть может, даже исцелило. Она хотела почувствовать хоть что-то, кроме боли, и жара напоминала Хелес о том, что она жива.

Несмотря на боль, Хелес удалось подремать до тех пор, пока солнце не добралось до зенита, а затем она собралась с силами и оттолкнулась здоровой рукой от земли. Ее кожа была горячей и частично обгорела на солнце. Новые раны напомнили о себе вспышками боли. Хелес потрогала их, запоминая каждую.

Ее правое запястье было сломано, а кожа вокруг подозрительно выглядящего участка стала синей, почти черной. Остальное тело покрылось лиловыми и красными пятнами. По крайней мере три ребра были сломаны. Ее левое колено пылало. Один глаз распух настолько, что почти не открывался, а ее губы в ходе драки пострадали от столкновения с зубами. Два из вышеупомянутых зубов отсутствовали. На лбу была рана, в которую что-то попало – то ли песок, то ли кусочки черепа. В любом случае она уже прекратила кровоточить, но до того успела окрасить в алый цвет лицо Хелес. Темные чешуйки крови отделялись под пальцами Хелес. Скорее всего, именно поэтому враги решили, что Хелес умерла, но она понятия не имела, почему ее до сих пор не заколдовали и не продали.

Потратив слишком много времени, Хелес все-таки сумела встать на колени. Ее одежда дознавателя была порвана почти в клочья, но черную ткань с серебряной подкладкой все еще можно было узнать, а на Просторах дознавателей любили не больше, чем в центре города. Скорчив гримасу, Хелес стянула с себя остатки своей формы, а затем накрыла себя мешковиной, словно плащом.

Она неуклюже подползла к лежавшему рядом телу и сорвала с него разорванный черный плащ. Ее опасения подтвердились. Это был Джимм: челюсть и нос сломаны, зубы выбиты. Хелес узнала его глаза, которые теперь были широко раскрыты. Они запечатлели те чувства, которые он испытывал в момент смерти: ужас и панику.

Несколько раз она стукнула Джимма по груди, беззвучно проклиная его – до тех пор, пока из ее ноющего горла вместе со слюной и песком не вырвалось слово:

– Дурак!

Хелес шлепнулась на землю и, тяжело дыша, собиралась с силами, чтобы встать. Она точно знала, какая задача стоит перед ней: вернуться в город. Это – единственное логичное решение. Нужно сообщить камерарию Ребену о том, что сделала Хорикс, о том, что находится под ее садом. В голове дознавателя уже складывались связи между Хорикс и Темсой. Их жестокость, таинственность, их коварство…