Жанна тайком попросила доктора Шарье не устанавливать точных сроков выздоровления сына, изложила ему обстоятельства несчастного случая, поделилась переживаниями, доктор засомневался, но согласился помочь, хотя никогда не обманывал пациентов. Тома выписали с забинтованной левой рукой, и тому была причина. Доктор заявил, что надо ждать, пока сломанные пясти и фаланга срастутся, Это зависит от переломов, объяснил он Тома. В вашем случае это может занять два-три месяца, и все это время вы не должны снимать повязку.

Ужин в тот вечер был мрачнее мрачного, Морис пытался подбодрить Жанну, Он поправится, нужно только пережить это тяжелое время. Мари не прикоснулась к еде, встала, подошла к отцу, который не мог прочитать по ее лицу, о чем она думает, В чем дело, дочка?

– Я тебя ненавижу. Ты мне больше не отец!

Морис вернулся в Париж один – Мари отказалась ехать с ним, она покинула Динар двумя днями позже вместе с друзьями на автомобиле. Жанна решила остаться с Тома до его полного выздоровления. Нет худа без добра, сказала она ему, тебе придется отказаться от своей вредной привычки. Ты вернешься в школу, когда научишься пользоваться правой рукой. Как все.

Жанна превратилась в детсадовскую воспитательницу, занималась с ним каждый день, Это будет долго и трудно, малыш, но у нас получится. Тома исписывал правой рукой целые страницы в клеточку, она следила, чтобы он не вылезал за границы, а буквы походили на человеческую письменность, подбадривала его, даже когда получалось неразборчиво. Тома упорно старался, каждая буква – это мука, тяжелые роды, наказание. Вначале выходили бесформенные каракули, но постепенно почерк улучшался, Тома расслабился, смягчился, обнаружил, что правая рука существует и она ему не враг. С правописанием было сложнее, но самое странное, что Тома часто знал правила, просто не задумывался и их не применял. Каждый день мать обращала его внимание на успехи, сравнивая сегодняшние результаты с самыми первыми. Сегодня мы хорошо позанимались, радостно замечала она. Каждый вечер они гуляли по Тропе таможенника, никого не встречая. Каждые две недели Жанна возила Тома в больницу, где доктор Шарье осматривал зажившую руку и, хотя тот свободно двигал пальцами, заявлял, Еще не совсем срослось, немного терпения, молодой человек. И снова заматывал длинным эластичным бинтом. В октябре слова стали разборчивыми, в ноябре выстроились по линии, в декабре еще не идеал, но Жанна заявила, что и так сойдет.

Теперь Тома неплохо писал правой рукой, и орфография наладилась. Но его беззаботность исчезла. На уроке он слушал или только делал вид, он понял, как себя вести, чтобы его оставили в покое, но оценки застряли между «посредственно» и «средне». Морис Вирель не мог удержаться от замечаний по поводу плачевного табеля, он нанял студента Горного института, который каждый вечер после уроков два часа занимался с Тома, в четверг он приходил на весь день, а в субботу – после полудня. Репетитор заверял, что Тома относится к занятиям серьезно и старается. В доме не говорили о несчастном случае в Динаре. Сошлись на том, что Тома еще юн и однажды расцветет, как те цветы, которые вдруг пробиваются сквозь снег. Но он не взрослел, отца боялся как прежде, и единственный прогресс был в том, что он научился прятать страх за улыбкой.

В августе тридцать восьмого Морис Вирель пригласил Джеффри Уильямсона, директора гонконгского банка, с которым они собирались объединиться для проведения крупной операции в Индокитае, погостить вместе с супругой несколько дней в Динаре. Перед их приездом Жанна сделала внушение юнцам, Ведите себя хорошо за столом, говорите, только когда вас спросят, покажите гостям, что вы примерные дети. Уильямсоны вернулись из Гонконга несколько дней назад, открыв новую авиалинию, которая позволяет добраться до Парижа всего за шесть дней и восемнадцать остановок – эта невероятная скорость достигалась благодаря трехмоторному самолету Девуатина, а невиданный комфорт обеспечивали диваны и звукоизолированная кабина. Банкир и его жена говорили по-французски с изысканным акцентом и перед ужином преподнесли хозяевам в подарок коллекционные китайские счеты, Это суаньпань из палисандра эпохи Цинь, азиаты двигают эти маленькие шарики с сумасшедшей скоростью и никогда не ошибаются, но я не умею ими пользоваться, кажется, это довольно сложно.

– Вовсе нет.

Все повернулись к Арлене; та взяла счеты из рук Уильямсона и положила на стол. Сначала нужно установить их на ноль, шарики в верхней части сдвинем наверх, а в нижней – вниз. Считаем справа налево, первый ряд – это единицы, второй – десятки, третий – сотни и так далее, тринадцатый ряд, последний слева, – это миллиарды, каждый верхний шарик – это пять единиц. Например, чтобы написать 7812, двигаем шарик в 5000, два по 1000, один по 500, три по 100, один по 10 и два по 1. Арлена медленно передвигала шарики. Обычно костяшками щелкают, но я первый раз пользуюсь счетами.

– Кто вас научил? – спросил ошеломленный Уильямсон.

– Никто, я прочла в номере «Иллюстрасьон» про Китай. Я знаю только две операции: для сложения добавляют второе число к первому, начиная слева, а для вычитания убирают от большего числа. Когда привыкнешь, получается быстрее, чем со счетной машинкой.

Уильямсон протянул руку к счетам, задумался, Арлена стала его направлять, он путал ряды, она исправляла ошибки, и со второй попытки ему удалось написать 2652. Он решил прибавить 1335. Она показала как, и он осторожно передвинул шарики, поправляя себя, Ну вот, у вас получилось 3987.

– И правда легко. У нас не очень много китайских сотрудников, но они используют такие счеты для всех операций.

Морису захотелось попробовать, но он лишь с четвертой попытки сложил 4712 и 5247, У меня просто нет навыка, но это и впрямь не так уж сложно. Настал черед Мадлен, но она запуталась в рядах и пришла к финишу, только когда Арлена задала ей числа из трех цифр. Все сгрудились вокруг стола, советовали, Не этот ряд, другой, или Возьми шарик сверху, чтобы получить 50. Даниэль держался в стороне, всеобщий энтузиазм его не вдохновил, а когда мать предложила ему поучаствовать, он пожал плечами и отошел. Жанна решила не рисковать, сославшись на то, что не сильна в устном счете. Когда захотели попробовать Тома и Мари, Морис запретил, потому что давно пора было ужинать. Уильямсон пытался поговорить с Арленой, но та сидела на другом краю стола и в общем гвалте его не слышала. Во время трапезы взрослые обсуждали только войну в Испании, которая все не кончалась, Скорее бы Франко избавил нас от этой напасти.