Арлена умолкла, прикрыла глаза, стараясь успокоиться, глубоко вздохнула и пристально посмотрела на доктора Руае – бесконечно долгое тягостное молчание, Мадемуазель, не знаю, о чем вы думаете, но на меня можете не рассчитывать.

– Помогите мне.

– Я врач, я должен заботиться о вашем здоровье. И только так я могу вам помочь.

– Прошу вас.

– Я не хочу оказаться в тюрьме. За анализы и консультацию с вас пятьдесят франков.

Арлена составила список тех, кто мог бы ей помочь, что не заняло много времени. Пьер? Исключено, о нем она и слышать не хочет. Расстались – значит расстались. Осколки собирать ни к чему. В Городке она наблюдала злоключения нескольких подруг – те блуждали в том же тумане, варианты решений были только плохими, они все знали, что в этой паршивой лотерее есть лишь одинокие проигравшие. В такие моменты каждый сам за себя, и тем хуже для залетевших дурех, надо было раньше думать. И предохраняться.

Страх проникал повсюду. Жестокое наказание и позор ждали тех, кто хотел избавиться от своих тягот, не так давно на гильотине казнили абортистку, каждый месяц арестовывали посредниц, акушерок и врачей за нарушение закона от 1920 года [47] , и в каждом деле суды были одинаково суровы, выносили максимально тяжелые приговоры, нагнетая страх и создавая образ непростительного греха, что отталкивало тех женщин и мужчин, которые были бы готовы противостоять несправедливости. Арлена столкнулась с неразрешимой дилеммой: рискнуть своей жизнью, а то и свободой или же оставить ребенка и потерять работу. Вивиан вряд ли поможет, решила она; единственным человеком, с которым можно заговорить на эту тему, была Ирен, но отношения с матерью стали напряженными с тех пор, как Арлена уехала из дома, – они виделись лишь раз в месяц на воскресном обеде, посвященном встрече разлученных сестер.

Одетта покинула отчий дом больше года назад. Вопреки ожиданиям Ирен убедила дочь сойтись с Жаком, долговязым парнем, рыжим и лохматым, который помогал отцу-сыровару на рынках восточного Парижа. Одетта удивила всех: из любительницы поспать, признанной лентяйки, которая с большим скрипом помогает по хозяйству, горячей сторонницы экономии сил она превратилась в прилежную торговку яйцами и молочными продуктами и радовалась жизни, хотя шесть дней в неделю ей приходилось вставать на заре, загружать фургон, в любую погоду распаковывать товар, четыре часа подряд с улыбкой обслуживать клиентов, после чего загружать все обратно. Она могла часами рассказывать о сотне сортов сыра, которыми торговала, об их вкусе, провинции и фермерах-производителях. Записалась в автошколу, чтобы получить права, – они с Жаком собрались через три года, когда накопят денег, начать собственное дело и выкупить места на рынке у коллеги из Клиши, который собирался уйти на покой, – судя по всему, масло и грюйер приносили прибыль. Одетта нашла свой путь и теперь была благодарна за то, что мать выгнала ее, когда она встретила человека, который ей понравился, со словами, Вот что, дочка, лучше испытай своего ухажера, прежде чем он наденет тебе кольцо на палец, – по крайней мере, потом не будет неприятных сюрпризов, – поживи со своим Жаком общим хозяйством, а если он тебе и вправду понравится, через годик-другой выйдешь за него без страха. Ирен не дала дочери времени на раздумья – узнав о наметившихся отношениях, она всего через две недели велела Одетте переезжать к возлюбленному. Вивиан изумилась такой перемене – до сих пор Ирен придерживалась строгих моральных принципов, чуть ли не до пуританства. Но когда она заговорила об этом с Ирен – очень осторожно, потому что дочь стала вспыльчивой, – та спокойно заявила, Сейчас времена не те, мир поменялся, и я подлаживаюсь к теперешним нравам. Девушки работают наравне с мужчинами, Арлена стала самостоятельной, остальные должны пойти по ее стопам и стать независимыми. Я не собираюсь всю жизнь подавать им завтрак в постель.

На самом деле, еще за год до ухода Одетты первой, кто открыл для себя новую материнскую философию, стала Франсуаза. Как только она получила аттестат, Ирен спросила, Кем ты хочешь работать, дочка? Франсуаза ответила, Пока не очень представляю.

– А мне кажется, тебе подошла бы работа секретарши. Ты аккуратная, пишешь без ошибок. Это хорошая профессия. Сидячая. В тепле. График четкий, и платят неплохо.

Франсуаза записалась на двухгодичные курсы интенсивной подготовки в школу Пижье, где учили машинописи, стенографии, двойной бухгалтерии, ведению еженедельников, использованию телекса и как отвечать на телефонные звонки. Но главное, что поразило Вивиан и задело Арлену, – для ежегодной оплаты обучения в размере тысячи пятисот франков Ирен запросила и получила для третьей дочери большое пособие, положенное ребенку погибшего фронтовика, в чем наотрез отказывала старшей, которой теперь заявляла, Должен же ваш отец хоть на что-то сгодиться.

Следовательно, Ирен тоже переменилась.

Позже Ирен посоветовала Франсуазе устроиться секретаршей на автомобильный завод «Симка» в Пуасси, где полным ходом набирали сотрудников, Потому что, дочка, за автомобилями будущее. Поначалу Франсуаза была не в восторге от идеи жить так далеко от Парижа, но потом привыкла, как-то на балу в честь Четырнадцатого июля в рабочем городке встретила Ришара, пожарника, у которого была своя пивная, и через два года вышла за него замуж. Таким образом, в Жуанвиле оставалась только младшая, Жаклин.

Сестры разъехались быстро, жили далеко друг от друга, и это объясняло, почему они решили все вместе, включая бабушку Вивиан, устраивать традиционный обед в первое воскресенье каждого месяца. Одетта с Жаком приезжали последними – с утра на рынке в Шампиньи оживленная торговля, – но не с пустыми руками: они всегда привозили Ирен великолепную сырную тарелку из нераспроданных нарезанных кусков, которые пропадут, если их быстро не съесть.

В это воскресенье Арлена не собиралась обсуждать свою беду с семьей, она надеялась сделать вид, что все нормально, и болтать как ни в чем не бывало, главное – не выдать страха и смятения, а потом улучить момент и уединиться с матерью вечером, когда сестры помоют посуду и отправятся гулять по набережной. Выходя из автобуса, она заметила Вивиан, которая помахала ей, Я ждала тебя, нужно поговорить, пойдем выпьем кофе. Бабушка привела ее в бистро на углу бульвара, они сели на террасе, сделали заказ, Слушай, тут такие дела, наша младшая вся в слезах – твоя мать вбила себе в голову устроить ее продавщицей в пекарню со следующего месяца, когда ей исполнится шестнадцать, причем в Нантер. Я уговаривала, но Ирен ни в какую, ты же знаешь, она жутко упрямая, когда ей вступит. Жаклин бездельничает в школе и думает только о развлечениях, но это не повод выкинуть ее, как мешок с тряпьем, она боится уходить из дома. Не могла бы ты замолвить за нее словечко?

– Попробую, хотя это будет нелегко… Знаешь, у меня… хотя нет, ничего.

– Ты плохо выглядишь, что-то случилось?

Ближе к вечеру Вивиан предложила девочкам и Жаку заглянуть к Феликсу. Ирен тоже собралась выходить, когда Арлена отвела ее в сторонку, Мне надо с тобой поговорить. Все ушли, и они стали убирать посуду, В общем, тут кое-что случилось, и я не знаю, что делать. Кажется, я беременна, вот.

Ирен села. Кажется или беременна? И какой срок?

– Не знаю, десять недель, может, больше.

– Так это же прекрасно. Твой Пьер наверняка рад.

– Он не знает, мы больше не вместе. Я не могу оставить этого ребенка.

– Почему?

– Потому что я совсем одна, мне двадцать два, и я на испытательном сроке, меня не возьмут с ребенком, которому нужно постоянное внимание.

– Но ведь не все так ужасно, есть же ясли, есть какая-то помощь.

– Ничего этого нет. Там, где я живу. Сейчас я совсем не хочу ребенка. Я не могу все испортить из-за младенца, который родился не вовремя. Ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы мне помочь?