Шрифт:
Словно представ перед безжалостным судьей, Пьер Прац выносил себе приговор за приговором, упрекал себя и не находил оправданий – никогда еще совесть не терзала его так сильно, он жалел, что был резок во время последней встречи с Арленой, он должен был сдержаться и обсудить ситуацию, но вместо того, чтобы постараться понять, задать вопросы и во всем разобраться, он повел себя категорично и грубо, не смог сдержать гнев. Словно ее работа может изменить мир. Он вскипел, как напыщенный всезнайка, когда она уточнила, что ее лаборатория занимается теоретическими исследованиями в гражданской сфере с целью производить в будущем электричество, а также может привести к прогрессу в медицине. Когда в редакции он расспросил приятеля-журналиста, тот объяснил, Ты выбрал не того врага, управление ядерной реакцией – это экономическое будущее страны.
Какой же он дурак.
С тех пор как Пьер порвал с Арленой, он не мог заснуть, мучился вопросом, думает ли она о нем так же часто, как он о ней, осознал, что она значит для него гораздо больше, чем казалось, и лучше быть с ней, пусть она отчасти и предает правое дело. Он боялся, что никогда больше не увидит ее и не услышит, что придется жить без нее. Ему говорили, что он стал невыносим, после расставания что-то в нем разладилось, он взрывался на пустом месте, повышал голос, не мог скрыть раздражение, будь то с близкими, с коллегами или с соседями, и вскоре превратился в злопамятного скандалиста. Неужели я стал нетерпимым, как те, с кем боролся раньше? Я не хочу походить на отца, который орал почем зря, испоганил жизнь матери, потому что хотел всегда быть правым, и после смерти его поспешили забыть. Красивые теории – это хорошо, но Арлена… Я должен исправиться, иначе закончу, как он.
Через месяц после той роковой среды Пьер купил букет анемонов и отправился в Университетский городок, чтобы помириться с Арленой, но не нашел ее – соседка по комнате сказала, что она снова по воскресеньям ходит в бассейн «Лютеции». Пьер сел в метро и помчался на улицу Севр, однако кассирша его не пустила, потому что у него не было ни плавок, ни полотенца. Было всего одиннадцать утра, и он решил подождать, сел на скамейку, сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и стал смотреть на людей, которые входили и выходили, распространяя запах хлорки. Через полчаса появилась Арлена с подругой, ее волосы были мокрыми. Он пошел ей навстречу, Пьер! Что ты здесь делаешь?
– Мне надо было тебя увидеть.
– Я, наверное, пойду, – сказала подруга Арлены и исчезла.
Какое-то время они смотрели друг на друга, На, это тебе. Он протянул ей букет анемонов в белой бумаге. Она взяла, Какие красивые, очень мило, спасибо. Но почему?
– Это… это чтобы извиниться за тот раз. Я повел себя… как бы сказать? Не слишком красиво, разозлился на ровном месте. Прости меня, пожалуйста, я очень хочу, чтобы мы помирились. Если ты не возражаешь, конечно.
– Не знаю… Ну, давай.
– Пойдем выпьем, поговорим спокойно.
– Если хочешь. От меня не пахнет хлоркой?
Пьер несколько раз потянул носом, Ничего не чувствую. Когда они сели друг напротив друга в бистро на Севр-Бабилон, он мгновенно проникся уверенностью, что был тысячу раз прав, решив возобновить отношения с Арленой и засунуть куда подальше свои дурацкие принципы, Как я мог не разглядеть такую девушку? Арлена же удивлялась, Пьер ли это, такой внимательный, интересный и забавный, и подумала, что нужно уметь забывать ошибки, да, в общем-то, ничего и не случилось, главное – попросить прощения и начать заново без задних мыслей. Им столько нужно было сказать друг другу, что они не стали касаться спорных тем, Может, пойдем куда-нибудь пообедаем? – предложил Пьер.
– Зачем? Нам и здесь хорошо.
Она заказала горячий сэндвич с сыром и ветчиной; он тоже. Затем бокал белого; он тоже. Они молча поели, заказали еще вина. И две порции яблочного пирога. Знаешь, почему я к тебе пришел? Во-первых, я понял, что не могу без тебя жить, мне будет очень трудно без тебя, во-вторых, вспомнил отца, у которого был властный характер, и подумал – вот пример того, как не надо делать. Пьер рассказал о своей непростой семье, о ежедневных ссорах, о мужчине и женщине, которые были несчастливы и жили вместе ради ребенка и потому, что почти невозможно разойтись, когда нужно платить за квартиру и за жизнь. Когда отца мобилизовали, в дом вернулся покой. После его гибели при Дюнкерке стало тяжелее, но никто его по-настоящему не оплакивал. А у тебя как было?.. И Арлена рассказала о своем отце, который исчез под Стоном, которого похоронили неизвестно где, и о странном убеждении матери, что его нет временно и он вернется, когда захочет, Она не может отпустить отца, ей кажется, что она видит его в метро или на улице, и даже через десять лет после его гибели она не призналась, что у нее есть друг. Не знаю, то ли ей стыдно, что она предает пропавшего мужа, то ли и впрямь отрицает реальность. Подруга из Высшей школы, которая в этом разбирается, объяснила, что тут ничего не сделать. Дома эта тема под запретом, мать возвела непреодолимые барьеры, мы в итоге отдалились друг от друга и почти не видимся.
В городе воцарилась ранняя весна – самое благодатное время, чтобы забыть все невзгоды и гулять часами. Они бродили по набережным и остановились у лотков букинистов, Арлена стала читать заднюю обложку, когда подошел продавец, Это довоенное издание, тринадцать новелл Эдгара По в переводе Бодлера, и книга вполне заслуживает своего названия – «Необыкновенные истории».
– Я тебе ее дарю, – сказал Пьер и полез за кошельком.
– Я сейчас не успеваю читать. Выбери и себе книгу.
– Я больше люблю детективы.
– Возьмите вот этот, потрясающе написано, – сказал букинист.
Он протянул им «Человека голубых кровей» Лео Мале. Арлена и Пьер отправились дальше, каждый с книгой под мышкой, зашли в Нотр-Дам, задрали головы и открыли рты, как туристы, Не поверишь, но я здесь в первый раз.
– Я тоже.
Они присоединились к группе экскурсантов, которую вел гид-священник, сели послушать органиста, играющего духовную музыку. Когда они вышли, день уже клонился к закату, и они постояли на паперти, словно не решаясь расстаться со старинными камнями, Можем пойти ко мне, если хочешь.